Судья Андрей Дмитриевич объявил начало слушания дела. Зал был переполнен. Стояли в конце зала у стены. Необычное нервозное напряжение отражалось на многих лицах. Дело до начала слушания Андрей Дмитриевич прочитал дважды. Он снова и снова всматривался в окружающих. День предстоял жаркий.

Слушание дела приурочили к возвращению из отпуска Михаила Кулашвили. Лично с Кулашвили Андрей Дмитриевич знаком еще не был, но из его свидетельских показаний безошибочно вырисовывался образ незаурядного человека, почитавшего долг как святыню. В его показаниях поражало редкостное знание железной дороги. Кулашвили знал своих противников и видел их насквозь. Сейчас, изучая наэлектризованную публику, Андрей Дмитриевич понял, что в зале немало «дружков» подсудимых.

Они пришли заблаговременно. В задних рядах рыжела мочалка бороды Бусыло, желтели лисьи глазки Луки Белова, ерзала лопатка бороды Льва Зернова. Он как бы прокапывал ею воздух, кивая каким-то своим мыслям. Особенно был взвинчен Эдик. Когда он поднимался сюда, на второй этаж, его поразили железные прутья лестницы. «Как решетка», — подумал он и поскользнулся. Сегодня Крюкин вернулся из поездки. В специальном поясе привез издания «Посева» и успел передать их по назначению — какому-то субъекту в туалете городского ресторана. Потом посидел за столиком. Пил лимонад, ел с удовольствием. Все, что привез, уже лежало в портфеле «адресата». Тот якобы не понимал по-русски.

Что-то сегодня больше обычного тревожило Эдика. Может быть, официант в ресторане пристально посмотрел? Но расплачивались порознь. Первым расплатился Эдик и ушел… Вроде бы и ничего… И опять возникали эти решетчатые прутья лестницы. Дрожь пробегала по спине: не придется ли скоро здесь сидеть на скамье подсудимых? С вызывающим видом посматривал Эдик и на судью, и на высокую прическу Липы. С насмешкой обозревал он аскетически худое лицо повара из вагона-ресторана. Тот скорбно клонился к уху соседа. Сосед — лысый, с чуть заметной шишкой на затылке — слушал. Лысый хорошо помнил, как у него из котла Михаил извлек банки с икрой, из поддувала достал еще несколько банок, а из трубы вытащил Кулашвили валюту. Но как он доходил до этого? Почему удавалось провозить, если дежурили другие? Правда, попадались и другим пограничникам, но не так часто.

Кулашвили поймал одного из их коллег, когда тот пытался провезти шерстяную материю на себе. Он обмотал ее вокруг своего достаточно упитанного тела. И никто бы не мог заподозрить проводника. Никто! Однако его засек Кулашвили, и ему пришлось при капитане Домине разоблачиться «перед лицом общественности». Трудно было сказать, что он знать не знает, ведать не ведает, откуда это все на нем появилось!