Когда они спустились, Руперт со всей сердечностью приветствовал своего кузена в Виссарионе.
— Как вижу, — сказал он, — ты уже познакомился с Тьютой. Теперь можешь поздравить меня, если хочешь.
Мистер Мелтон долго расхваливал ее красоту, но потом, прервав свои похвалы, сказал что-то о неудачном выборе наряда, имея в виду погребальную одежду. Руперт рассмеялся и, хлопая его по плечу, пояснил:
— Это одеяние, похоже, станет национальной одеждой всех патриоток Синегории. Когда ты кое-что узнаешь о значении этого наряда для всех нас, ты поймешь. А пока прими к сведению, что нет человека среди синегорцев, которому не нравился бы этот наряд и который не славил бы Тьюту за то, что она носит его.
Грубиян же ответил такими словами:
— В самом деле? А я думал, что вы готовитесь к балу-маскараду.
На это злое замечание Руперт откликнулся довольно раздраженно:
— Не советую тебе думать подобным образом, пока ты в этих краях, Эрнст. Здесь хоронят людей и за куда меньший проступок.
Грубияна, казалось, что-то поразило — то ли смысл сказанного Рупертом, то ли манера, в которой это было сказано, — потому что он несколько секунд молчал, прежде чем заговорить.
— Я очень утомлен долгим путешествием, Руперт. Ты и миссис Сент-Леджер не будете возражать, если я удалюсь в свою комнату и вздремну? Мой лакей мог бы попросить чашку чая и сэндвич для меня?
Дневник Руперта
Дневник Руперта
Когда Эрнст объявил, что хочет отдохнуть, это была самая разумная вещь из всего сказанного и сделанного им, и его намерение абсолютно подходило нам с Тьютой. Я видел, что дорогая девочка чем-то взволнована, и подумал, что лучше бы ей успокоиться и не тратить силы на то, чтобы быть вежливой с хамом. Хотя он и кузен мне, я ничего другого о нем не скажу. У нас с воеводой были дела, возникшие вследствие решений Совета, и когда мы управились с ними, уже настала ночь. Увидев Тьюту в наших с ней комнатах, я услышал от нее следующее:
— Ты не против, дорогой, если я останусь у тети Джанет на эту ночь? Тетя очень расстроена и нервозна; когда я предложила прийти к ней на ночь, она так и ухватилась за меня — с криком облегчения.
Вот поэтому я, поужинав с воеводой, отправился в мою прежнюю комнату, выходившую в сад, и рано лег.
Я был разбужен незадолго до рассвета появлением в замке монаха-воина Теофрастоса, известного бегуна, доставившего срочное послание мне. Это было письмо, врученное ему Руком. Наш адмирал предупредил его, что он должен вручить письмо лично мне и никому другому, разыскав меня, где бы я ни был. Когда он прибыл в Плазак, я уже улетел оттуда на аэроплане, и ему пришлось возвращаться в Виссарион.