Неотправленное письмо Вовк принес Званцеву. Там были одни общие слова, нудные, как зубная боль. «Надо верить людям…», «Не на одном Вашем парне свет клином сошелся…», «Время все вылечит…» Вот так: вроде бы все правильно, а на самом деле — ни уму, ни сердцу.

Званцев, с досадой прочитав это письмо, вышел на палубу и поднялся на мостик. Свежий ветер сразу ударил в лицо, распахнул полы теплой «канадки». Ратанов стоял на мостике, негромко отдавая команду рулевому.

Когда Званцев встал рядом, командир покосился на него и спросил:

— У тебя что-нибудь случилось?

— С чего ты взял?

— Вид у тебя расстроенный.

— Так, ничего особенного. — И перевел разговор. — Какие новости?

Новостей не было. Берег передавал, что по фарватеру идут два западногерманских лихтера, через час пройдет один швед и караван наших сухогрузов рейсом на Кубу. Шесть финских тральщиков ловят рыбу в конвенционных водах. Поблизости тралят наши — нужно проверить судовые роли и порт приписки: вероятнее всего, сюда зашли рыбаки из Нарвы… Словом, все, как обычно.

— Шел бы ты к себе, — сказал Ратанов. — Отдохни малость. С досмотровой командой тебе придется идти, наработаешься.

Но Званцев ушел не сразу. Он любил стоять здесь, на мостике, в часы, когда на душе было неспокойно — море всегда успокаивает… И все-таки его раздумья были тяжелыми. Почему Вовк оказался (если судить по этому письму) таким сухим, черствым, в сущности, человеком? Значит, он, Званцев, ошибся в нем? Просто придумал себе совсем другого человека — не такого, который есть на самом деле, а такого, какого ему хотелось бы видеть.

— Так что же все-таки случилось? — снова спросил командир.

И Званцев рассказал ему об этом письме, наперед зная, какую реакцию рассказ вызовет у Ратанова, и не ошибся. Ратанов усмехнулся:

— Не сотвори себе кумира, как сказано в библии.

— Ишь ты! — усмехнулся в ответ Званцев. — Какие ты произведения цитируешь! А может, все вовсе и не так? Ты представь себе: Вовк — человек молодой, жизни не знает и с таким вот человеческим горем встретился впервые. Понятно, что сразу не дошло до него — и пошел парень шпарить фразами, вычитанными в разных книжках. Может так быть?

Он шел сейчас на резкий спор не с командиром, а с самим собой. Ему казалось, что он должен найти какое-то оправдание той душевной черствости, которая так неприятно поразила его в письме Вовка. То, что он говорил Ратанову, было в какой-то степени таким оправданием. Просто Званцев не мог и не хотел до конца признать свою ошибку. Очень тяжело ошибаться в человеке. Это как рана.

На этот раз море не успокоило его. Он вернулся в каюту, лег, но напрасно заставлял себя заснуть — сон не шел. Тогда он поднялся и, выйдя на палубу, попросил пробегавшего Тенягина вызвать к нему Вовка.