— Сын мой передал.

— Он что, тоже знал о их шалаше? — спрашивал Федор.

— Нет. Парень мой тут ни при чем. Он видел однажды одного из них у меня в будке…

— Как же он мог принести записку, если не знал, где находится шалаш?

— Сын шел из Яшминского, мать его посылала туда. А на дорожке в лесу его встретил тот, которого он видел у меня в будке. И попросил передать…

— С какой целью они запрашивали ваш график дежурств в записке, переданной вам Чалышевым?

— Чтобы знать, когда меня можно застать в будке.

— Нам известно от Чалышева, что дезертиры интересовались туннелем, движением поездов, грузами. С какой целью?

Степанов вспотел. Он вытащил платок, сначала вытер лоб, потом высморкался. Поднял взгляд, в котором остался только страх, и хрипло выдавил из себя:

— Всё скажу… — Он передохнул, прежде чем досказать до конца: — Крушение готовили.

— Когда? — спросил Федор, с трудом сдерживая подступившее волнение.

— В эти дни.

* * *

Рассказ Степанова занял почти час, но Федор, его товарищи и старшина, который присутствовал при этом, только изредка прерывали его вопросами.

Когда Чалышев сообщил Некрасову о встрече Степанова с незнакомыми людьми, лесник направился в лес, разыскал их. Напуганные разоблачением, понявшие, что о их пребывании известно уже не одному человеку, парни признались Некрасову, что скрылись из воинского эшелона в Ярославле, куда прибыли на переформирование с остатками своей части из-под Смоленска. Один из них назвался Федоровым, другой — Березиным.

— Почему не сдались в плен на фронте? — спросил их Некрасов.

— Хотели переждать, поглядеть, чья возьмет, — сознались те.

— И убежали так далеко?

— К дому хотелось поближе.

— Где дом-то ваш?