Позднее я узнала, что это был святой Гелиодор, близкий друг святого Иеронима, бывшего когда-то епископом Алтино и святым покровителем Торчелло.

Но в тот момент меня не интересовало, кто этот святой. Я видела только шесть апостолов справа и шесть — слева. Следовательно, он был тринадцатым.

В представлении христиан Иуда был тринадцатым из приглашенных на Тайную вечерю, равно как и в гадальных картах Таро Софии (карта с этой цифрой предсказала ее смерть), и именно тринадцатый человек является основной фигурой — он проклят.

— Вот он, наш Неудачник, — указала я.

За окном в который раз ослепительно сверкнула молния. Пока остальные испуганно восклицали, я передана свой фонарик Эрику и медленно приблизилась к апсиде и к креслу епископа. Поднявшись по стертым ступеням, я встала на него и оказалась лицом к лицу с поблескивающим портретом святого Гелиодора.

«Нажми на Неудачника в соборе Санта-Мария-Ассунта».

Я осторожно приложила руки к панно. Мозаика была очень тонкой и искусной работы и производила впечатление сравнительно недавней, но я не позволила этой мысли отвлечь себя, а бережно надавила на панно, чтобы не повредить фон из золотистых кусочков. Потом нажала сильнее.

Панно слегка ушло в стену, за которой послышался громкий металлический скрежет и стук.

Мои родные и Марко не могли стоять на месте от возбуждения, а я взглянула вниз, себе под ноги.

— Здесь, внизу! Посветите вниз! — закричала я.

Пять лучей света упали на пол и соединились в одном ярком пятне.

В полукруглом каменном полу под креслом епископа открылся люк в черную преисподнюю подвала.

Глава 49

Глава 49

Снаружи разразилась настоящая буря. Ветер то жалобно стонал, то злобно завывал, окна поминутно освещались слепящей молнией. От этих попеременных вспышек света казалось, что сияющие золотом фигуры апостолов вздрагивают, кружатся в бешеной пляске. Всполохи ослепительного света реяли над моим отцом, двигавшимся судорожными рывками, как в немом кино, привязывая альпинистский канат к ограде алтаря и опуская его конец в зияющую бездну подвала.

Мы стояли вокруг пролома в полу, направляя в его бездонную утробу свет, который терялся в темноте. Я видела поблескивание золота, искры серебра. Слышала быстрый бег, какое-то шуршание.

Как будто подчиняясь внутренней потребности, мы обменялись взглядами. Освещенные снизу лица моих родственников и Марко казались искаженными и страшными, испещренными перемежающимися черными и золотыми полосами, с невероятно прекрасными чертами. Но никто из нас не промолвил и слова, пока я не засунула фонарик за пояс и не схватилась за свободный конец каната.