— Ты дал мне свою кровь! — пробормотал он. — Но ты же можешь погибнуть!

— Что ты, сие небольшое кровопускание пошло мне лишь на пользу! — отвечал Жюльен, пытаясь подобной возвышенной ложью скрыть головокружение. — Если я и умру, то не от этого. Помоги мне только завязать рану… Так, хорошо! Нельзя терять ни капли: крови у меня хватит еще на два-три раза.

— Что ты!.. Неужели ты думаешь, что, будучи в сознании, я согласился бы на такое? Ведь это было бы с моей стороны непростительным преступлением по отношению к тебе!

— Не говори глупостей: хоть у тебя мышцы и сильнее, чем у меня, но перед голодом и жаждой ты по сравнению со мной более беззащитен. В конце концов, если и я в свою очередь свалюсь, то ты дашь свою кровь мне…

Внезапно донесся грохот — откуда-то издалека, со стороны моря.

— Это пушка, — произнес Жак, почувствовавший себя лучше после «возлияния».

— Только бы не бомбили этот проклятый город, а то мы окажемся еще, ко всему прочему, и погребенными под развалинами нашей тюрьмы!

— Хорошо, если бы это был военный французский корабль, пришедший из Лимы.

— Ты же прекрасно знаешь, что такое невозможно: наш славный метис едва ли проделал полпути.

— Слышишь крики горожан?.. И барабанную дробь?.. Ну и гвалт поднялся! Надо же, как забегали наши тюремщики!.. Должно быть, что-то стряслось!..

Заскрежетала, поднимаясь, деревянная стена-перегородка, и, как и пять дней назад, взору пленников предстала зала, в которой в прошлый раз заседал военный совет. По другую сторону решетки по-прежнему размещался гротесковый взвод солдат, однако судей не было видно. Уж не отправились ли эти герои на поля сражений, чтобы, пренебрегая риском порвать свои великолепные мундиры, защитить матушку-отчизну от неистовых чилийцев? Или же они попросту удрали в панике, что частенько случается с подобного сорта генералами?..

Лишь начальник полиции да еще писарь-протоколист восседали на своих местах, словно вздумали заменить собою военный совет. Судя по всему, его превосходительство полицеймейстер[636] намеревался председательствовать, обвинять, защищать, если потребуется, — поскольку до сих пор никто не позаботился о том, чтобы дать обвиняемым защитника, — и конечно же судить. В общем, получался на редкость единодушный военный совет!

Жюльен, до сих пор призывавший Жака к терпению, при виде виновника их мучений потерял контроль над собой. Его мозг охватило горячечное[637] возбуждение, лишившее отважного француза обычной для него ясности ума. Всегда корректный, выдержанный и хладнокровный человек на какое-то мгновение уступил место ослепленному гневом безумцу, не способному мыслить здраво и утратившему даже инстинкт самосохранения: голод, а еще более — жажда, достигшие предела, часто вызывают подобные приступы безрассудной ярости. Бледный, в полубредовом состоянии, с блуждающим взглядом, он бросился с истошным воплем к решетке и, просунув сквозь железные прутья руку с револьвером, прицелился в полицейского. Все это произошло столь молниеносно, что Жак не успел остановить друга, способного на самый что ни на есть отчаянный поступок, чреватый для них обоих ужасными последствиями.