— Сколько же времени он в пути?
— Кто знает! Сутки, двое… Дервиши — отличные ходоки, умеют отдыхать шагая…
Что ж, уравнение со многими неизвестными стало длиннее.
Еще несколько километров, и ландшафт снова разительно переменился. И опять я не успел уловить, как это произошло.
Каким-то непостижимым образом дно ущелья и дорога сошлись в одной плоскости. Теперь мы ехали вдоль реки, бегущей по галечному руслу, изрядно обмелевшему, но раздавшемуся вширь. Вода была прозрачная, как стекло.
Ущелье по-прежнему ограничивало две отвесные стены, но само оно раздвинулось на целый километр и, освещенное солнцем, вовсе не выглядело мрачной тесниной.
Впереди показались белые домики, зеленый массив. Вековые деревья мощно вымахали вверх, но даже самые высокие из них не доходили до гребня на две трети.
Где-то в глубине селения гремела музыка, слышались голоса, мычание коров и лай собак.
Это был цветущий оазис в сердце неприветливых гор.
— Ак-Ляйляк! — торжественно возвестил Павел.
XII Великий овечий путь
XII
Великий овечий путь
И вот мы катим по раздольной улице кишлака, оказавшегося довольно значительным — дворов на сто — полтораста.
Я-то ожидал увидеть нечто, вроде кавказского аула, где сакли лепятся друг к дружке, как пчелиные соты. Ничуть!
К просторным побеленным домам примыкали сарайчики и овчарни, за которыми тянулись сады и огороды. Дворы большей частью были обнесены изгородью из жердей. Иногда, впрочем, попадались и дувалы, но не глиняные, а сложенные из плоских камней, ничем не скрепленных между собой, кроме собственной тяжести. Особенно впечатляли столбики для ворот из полированного мрамора. Неплохо смотрелись и айваны, украшенные затейливыми решетками из ганча.
Улицы были обсажены белоствольными высокими тополями, пирамидальные кроны которых смыкались, совершенно заслоняя горы, так что вид ничем не отличался от равнинного.
— Здесь живут простые и славные люди, — прочувствованно проговорил Павел. — Они порадуются, узнав о ваших намерениях.
— Мне кажется, вы стали патриотом Ак-Ляйляка, — заметил я.
— Почему бы и нет?