Похоже, к Джамалу вернулось самообладание.

— Знаю, что смерти ты не боишься, Ярослав, — усмехнулся он. — Но ведь есть вещи пострашнее смерти, верно?

— Я смотрю, Джамал, ты наконец-то поумнел.

— Когда заглянешь смерти в глаза, кое-чему научишься.

— Вот и вели своему охломону вытащить меня. Спина уже затекла.

— Ладно, Ярослав. Но перед тем, как начать важный разговор, подумай, похожа ли твоя красивая дочь на птицу. — И он выразительно посмотрел вниз.

Путинцев снова рассмеялся, но на сей раз смех звучал явно фальшиво.

— Пойми простую вещь, Джамал… Если кто-нибудь из вас тронет мою Иришку хоть пальцем, слова от меня не дождетесь! Ты меня знаешь. Как и я тебя. Ну, хватит баловать!

Джамал сделал характерный жест, и нукер провел загрустившую лошадку вперед.

Оказавшись на твердой почве, Гаврилыч перекатился на бок, затем встал на колени и наконец выпрямился в полный рост.

Казалось, вот идеальная ситуация, чтобы пленить коварного главаря.

Увы, мы так и не решились на атаку.

Джамала заслонял от нас Путинцев, а нукера — конь. Используя покорное животное в качестве прикрытия, автоматчик мог запросто перещелкать нас всех. Конечно, при условии, что у него хорошая реакция и постоянная готовность умереть за хозяина. Но экспериментировать как-то не тянуло. Применить же оружие первым никто из нас тоже не отважился бы.

Притом, вытаскивая Гаврилыча наверх, вся группа сместилась еще дальше в сторону, понизив наши шансы на успех. Да мы и сами чувствовали, что самый благоприятный момент упущен.

Теперь давние враги-соратники стояли друг против друга: один крепко связанный, обреченный, второй увечный — и телом, и душой.

— Разговор у нас будет простой, Ярослав, — начал одноглазый. — Ты отдаешь мне сундучок, а я отпускаю тебя и твою дочь. Ты мне больше не нужен. Свое желание я исполнил — подержал тебя над пропастью, увидел твой страх. С меня довольно. А теперь у нас торг. Меняю две жизни на один сундучок. Выгодная сделка, а, Ярослав?

— Красивые слова, Джамал. Только знаю я, что ты не хозяин своему слову.

— Памятью отца клянусь!

— Ты и Аллахом поклянешься — соврешь.

— Как ты смеешь, собака!