Только сейчас дошел до «аиста» смысл вопроса. Он поднял глаза и посмотрел удивленно на офицера.
— Нет!
— Струсил?
— Я не понимаю вас, господин лейтенант…
— Не понимаешь? — Саид рывком выхватил из кармана пистолет и направил ствол в лицо шарфюрера. — Подлец! Продался врагу. С самого Берлина мы следим за тобой. Со второго километра. Второй километр, надеюсь, ты помнишь. И Саида Исламбека тоже?
«Аист» поднял руки, хотя никто этого не требовал от него.
— Господин унтерштурмфюрер! Господин унтерштурмфюрер!..
— Где листовки?
— У меня нет их!
— Врешь, негодяй! Живо раздевайся! Китель сюда, а сам лицом к стене. И руки! Руки выше…
Саид помнил борт кителя, на котором споткнулся «аист», отыскивая деньги. Левый борт. Держа в одной руке пистолет, другой Саид стал проверять карманы, выбрасывая из них деньги, листки бумаги, открытки с изображением девиц в самых непристойных позах. В карманах пакета не оказалось. Но что-то упругое давило на руку под подкладкой. Это была адская работа — одной рукой разрывать шов. Быстро разрывать — поезд стоял на станции всего пятнадцать минут. Пришлось вцепиться в ткань зубами. Она рвалась с треском и при каждом звуке «аист» вздрагивал, словно треск этот хлестал его по лицу.
Наконец-то! Черный пакет. Черный, как сама ночь. Обшит нитками. Серыми нитками. Черт возьми, какая неудача. Ну, да ничего не изменишь теперь. Серые, так серые! Все, что оказалось в карманах, Саид разложил на столе рядом с деньгами. Еще раз проверил китель и швырнул его шарфюреру. На плечо. С плеча китель свалился на диван, повис, распоротый и помятый…
Листовка все же нашлась. Та самая, с надписью на обороте. Не нужная листовка. Но пришлось взять ее с собой.
— А говорил — нет. Вот она… Одевайся!
«Аист» опустил руки, поднял китель. Увидел сразу разорванную подкладку и сжался, словно его обдал холод.
— Одевайся и жди! — приказал Саид.
Спрятал пистолет в карман. Вышел торопливо в проход и закрыл за собой дверь. На ключ закрыл.
Первым движением «аиста» было тронуть китель, левый борт. Пусто. Он повернулся к столу и увидел пакет. Пакет среди денег и открыток. Какой-то мык или хрип вырвался из глотки шарфюрера. Радостный хрип…
— Он!