Он подумал о дедушке и бабушке, которых считал своими кумирами. Вот появился образ бабушки. При своем шестифутовом росте она была безжалостной воительницей. Ее стиль в боевых искусствах назывался «Буддийская Бабочка», хотя ее изящество скрывалось лишь во внешности и в имени. Когда-то Сайхун вздумал посмеяться над ее женскими «штучками», и бабушка одним ударом разорвала на нем пояс и рубашку, оставив длинный багровый след через всю грудь. При этом в руке у нее не было никакого оружия, да и действовала она не в полную силу. Несмотря на долгие годы тренировок, Сайхун даже сейчас не осмелился бы бросить вызов бабушке.

Как-то Сайхун видел, как дедушка с женой сражались против убийц из соседнего клана У. Наемники проникли во двор дома патриарха, переодевшись в добрых прорицателей, которые обычно появляются на праздновании дней рождений. Бабушка Сайхуна сидела в павильоне и играла на арфе. Едва завидев блеск кинжала, она тут же пригвоздила руку убийцы дротиком, который носила под видом заколки для волос. Дед немедленно набросился на нападающего, нанеся ему такой сильный удар ладонью, что сломал бандиту челюсть.

Другой вытащил было саблю, но старик без труда разоружил и убил противника. Парочка уцелевших разбойников поспешно скрылась через садовые ворота. А дедушка Сайхуна снова сел за стол к гостям. Он был в добром расположении духа – ведь был день рождения. Поэтому дедушка не видел повода убивать бандитов.

– Нет! – воскликнула его супруга. – Если уж вырывать сорняки, то с корнем!

С этими словами бабушка отправилась в погоню, догнала нападавших и убила их.

В нем текла кровь дедов; он вырос из их жизни. Но деды ушли, подчинившись изменяющимся обстоятельствам, которым даже они, с их геройской мощью, были не способны сопротивляться. Внимательно созерцая кратковременность существования двух дорогих сердцу людей, впитывая в себя значение их ухода, меняя свою ориентацию до тех пор, пока в ней не осталось места сентиментальности, Сайхун увидел всю тиранию привязанности и иллюзорности. Ничто в жизни не было постоянным. Ничто в жизни не могло зависеть от чьего-либо существования.

Зато Дао изменялось постоянно, никогда не пребывая в определенном состоянии. Не было никакого смысла в попытках держаться за любимых и дорогих, за взлелеянные определения – возможно, даже за собственное тело. Сайхун слегка изменил фокус медитации. Теперь он смотрел внутрь своего тела. Как он ни старался довести его до высшего атлетического совершенства, он понимал, что все это не вечно. Он стремился к долголетию; но даже если бы ему довелось жить многие тысячи лет, упадок все равно был неотвратим: пальцы станут негнущимися, ноги окажутся ненадежной опорой, органы постепенно будут усыхать. Его тело было лишь временным явлением, проявлением пяти элементов, объединившихся вместе на каком-то фундаментальном, невидимом уровне. Неисчислимое скопище мельчайших частиц, удерживаемое одним только сознанием, немедленно разлетится, как только разум отпустит их. Независимо от того, существует рай и ад или нет, никому еще не удавалось пройти через порог смерти, сохранив свое тело. Испытывать привязанность к телу было бесполезно. Оно даже не смогло бы перенести его в иной мир; так зачем держаться за него в этом мире?