— Какое?

— Что правители ваши — вне пределов России?

— Это вопрос?

— Да.

— Ну что же, вы правы в своих размышлениях. И я с удовольствием их сейчас выслушал. Что же до наших орденских начальников — они действительно не в России.

— А где, если не секрет?

— В Германии, Швеции, Франции, Англии.

— Что, у вас так много начальников или кто-то управляет и ими?

— На сие я ответить не могу.

— Не можете или не хотите?

— Не могу.

— Вот как. Вы, открывающий мне тайны, но не говорящий, чего же вы с вашим орденом жаждете, теперь отказываетесь сказать, кто же управляет вами, мне, которого вы собираетесь сделать своим! А вступив, я узнаю о них?

— Не сразу.

— Стало быть, и по вступлении мне нельзя будет знать ваши стремления и ваших вождей — до тех пор, пока вы не обтешете меня по своему образу и подобию и от меня останется лишь оболочка, наполненная вами.

— Да! И горе сопротивляющемуся.

— Чего же вы хотите? Власти над нами? Власти — вам, уже проникшим в Европу? Значит, власти над миром? Власти над телами и душами людей? Вы опасны и…

— И что?

— Нет, к вам нельзя примыкать, ибо это значит поддаться чувству малодушия, страха, восхотеть теплого стойла и полной кормушки… Но человек не скотина. Он хочет жить собственной совестью, волей и разумом. Он хочет уважать себя. А став одним из вас, сего будет сделать уже невозможно. Вот вы говорили о единстве и равновеликости правды и лжи, света и тьмы. Но ни слова о добре и зле…

— Можно и о сем предмете…

— Не утруждайтесь. Я догадываюсь, что вы скажете. Но ведь это не так. Существует лишь добро, зло же возможно лишь при соотношении с ним. Зло само по себе — пустота, искривленное добро. Вы и есть это искривленное ничто, примазывающееся к настоящей жизни, пытающееся запутать и извратить все хорошее, разумеется, во имя еще более лучшего, но… определенного вами. Нет, с вами нельзя иметь никаких дел. С вами можно только драться!