Все вышло как нельзя лучше. В Мадрид шла колонна, и Чебан уговорил взять на буксир его трофеи. Механики в гараже, осмотрев машины, пообещали вернуть их к жизни. Напоследок спросили Семена, из какой он части. Тот ответил: «Интербригада».

Прошло две недели. Чебан уже забыл о спасенных грузовиках, как вдруг его вызывают к командиру автороты. Это был спокойный, немного даже флегматичный немец, не склонный к юмору. Поэтому Семен не на шутку струхнул, когда тот принялся сердито отчитывать его:

— Ты есть шлехт человек, айн капиталист. Зачем скрывать, что иметь цвай машина?..

Оказалось, что речь шла об оставленных им в гараже грузовиках, из-за которых Чебана разыскивали по всей интербригаде. В тот же день вместе с другим водителем он пригнал обе машины в часть и пересел на одну из них.

— В общем, моя боевая «карьера» складывалась неплохо. Поэтому я удивился, когда однажды после рейса подходит командир автороты и говорит: «Геноссе Чебан, сдавайт свой грузовой машина. Ты переходить ецт в распоряжение айн командир Пабло Фриц. Твой будет возить его на «форд».

Я, как и положено, выполню распоряжение моего непосредственного начальника. Но он понял, что я не особенно радуюсь этому, похлопал меня по плечу и сказал: «Не унывай, наш Пабло…» — и выставил большой палец, да и «форд», мол, машина хорошая.

Вот такие дела…

Новое назначение я встретил без особой радости, — признается Семен Яковлевич. — Раньше начальство возить не приходилось, как это у меня получится! Фрица я видел несколько раз вместе с командиром бригады генералом Лукачем[39]. Невысокого роста, худощавый. Одет в защитную форму без знаков различия. От ребят в автороте слышал, что это какой-то штабной работник, знает русский язык. Помню, меня даже обидело: товарищи будут жизнью рисковать, а я — в тылу, в штабе, отсиживаться….

Но Семен Чебан ошибся. Его новый начальник проводил на передовой не меньше времени, чем в штабе. Никогда не забудут они Уэску, куда на Арагонский фронт была переброшена бригада генерала Лукача…

— Я до сих пор помню до мельчайших подробностей все, что произошло в тот день, 11 июня 1937 года. С утра вместе с Лукачем и комиссаром Реглером съездили на рекогносцировку. Когда вернулись в штаб, солнце стояло уже высоко. Фриц предупредил, что скоро поедем еще раз, и я остался в машине. Накануне ночью спал мало, поэтому не заметил, как задремал. Когда командиры опять собрались на рекогносцировку, Лукач пожалел будить меня. Решили ехать на его машине. Как я казнил себя потом, что уснул, можно сказать, на посту! — По горестным морщинам, вдруг резко обозначившимся на лице Побережника, чувствуется, что ему нелегко вспоминать об этом трагическом дне, но он, помолчав, продолжает: — Разбудил меня один из штабистов. «Мигом в медпункт бригады! — кричит. — Передали по телефону, с нашими что-то стряслось!»