Всадники остановились на холме, неподалеку от монастыря Гандана. Здесь же на холме выстроились красноармейцы и красные цирики. За ними чернела огромная толпа жителей Урги. Раздался возглас:

— Едет, едет!..

По степи катила карета. Вот карета остановилась, и из нее вышел Максаржав. На нем была буденовка о красной звездой, гимнастерка с «разговорами» и петлицами. Ординарец подвел к нему иноходца в серебряной сбруе. Максаржав легко вскочил в седло. Подъехал к Сухэ-Батору, доложил:

— Товарищ главком, задание партии и народного правительства выполнено: Западная Монголия очищена от врагов.

— Товарищ Максаржав, — отозвался Сухэ-Батор, — народное правительство Монголии присваивает вам звание народного героя и назначает вас на пост военного министра!

Они обнялись.

Подъехал Щетинкин. Сухэ-Батор уступил ему место.

— Щетинкин! — Забыв об официальности момента, Максаржав сжал в объятиях Щетинкина. Они похлопывали друг друга по спине, смеялись. Но пора было вернуться к церемонии. Щетинкин приложил руку к козырьку шлема.

— Товарищ народный герой, булатный богатырь Максаржав, герой гражданской войны! Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, высоко ценя ваши заслуги в совместной борьбе по разгрому общего врага, наградил вас орденом боевого Красного Знамени. Поздравляю!

Он приколол орден к гимнастерке Максаржава.

Красноармейцы и цирики приветствовали Максаржава продолжительным «ура».

— А правда, что вы отказались от всех титулов? — спросил Щетинкин, когда они остались наедине.

— Зачем революционеру титулы? — спросил Максаржав и усмехнулся.

Максаржав при жизни превратился в легенду. О человеке, которого Щетинкин знал близко, рассказывали невероятные истории, какие рассказывают разве что про богатырей древности, наделяя их сверхъестественной магической силой. Говорили, будто пуля его не берет: участвовал в тридцати боях — и не убит! Будто бы во время боев в Суланкере Максаржав вынул из-за пазухи еще горячую пулю от винтовки и выбросил ее. Всех поражала его военная проницательность: он легко разгадывал замысел врага и всякий раз упреждал его. Вступал в бой в старинной шапке товь, в коричневой шелковой курме; идя в атаку, передавал свое знамя одному из коноводов, а сам вместе с цириками вступал в драку. Другие военачальники обычно оставались при знамени и наблюдали за ходом сражения с высокой горки. В мирное время он считался тихим, добродушным. А накануне битвы становился резким, требовательным, даже вспыльчивым. В такие часы его страшились.

Случалось, во время похода к нему специально приезжали верующие, чтобы поклониться и преподнести дары: все были уверены в том, будто накануне боя, ночью, клинок Хатан Батора сам выходит из ножен. Он понимал простых людей, не отказывался от их скромных подарков, в свою очередь одаривая каждого во сто крат.