— Мы торопимся, святой отец, — сказал Чимид. — В гости заедем в другой раз.

— Мы всегда рады приветствовать великого «Железного богатыря» Щетинкина, слава которого будет жить вечно в наших краях.

— Тут я с вами согласен, — начинал терять терпение Чимид. — Мы ловим важного государственного преступника, возможно, он укрывается в вашем монастыре. Он — русский, белогвардеец.

Лицо настоятеля сразу же отвердело.

— Я строго наказал своим ламам никогда не давать убежища незнакомым людям, — произнес он строго. — Пусть ваши люди сами убедятся в правоте моих слов.

Дверь юрты раскрылась, вошел сотрудник Галсан, бросил на кошму узел с одеждой Шмакова.

— Обнаружил в юрте ламы Ганбата, — доложил Галсан. Развязал узел, из него вывалился картуз Шмакова.

— Все понятно, — сказал Щетинкин, — Шмаков переоделся в одежду ламы, а свою уничтожить не успел. Скупой лама подобрал все! Шмаков прячется в монастыре.

Настоятелю казалось, будто ему привиделся дурной сон: ведь Амгалан никогда не видел важного государственного преступника Шмакова, слыхом не слыхал о нем, и вдруг у ламы Ганбата находят одежду этого самого Шмакова!..

— Все это подстроено вашими сотрудниками! — яростно выкрикнул он. — Подстроено… Я буду жаловаться!

Вызвали Ганбата, он без утайки рассказал, как все было. Куда девались те двое? Он не знает. Он ушел в свою юрту. Наверное, те двое здесь, в монастыре. Куда же им деваться?

«Утоплю мерзавца в озере… — решил Амгалан. — Из-за жадности глупого ламы может рухнуть великое дело, так осторожно и тщательно подготовленное…»

— Не теряйте времени! — посоветовал Петр Ефимович Чимиду. — Монастырь оцепить!..

Мог ли знать Щетинкин, что в эту минуту он сделал еще один шаг к своей судьбе?.. Через каких-нибудь полчаса история с сокровищами отойдет в сторону, покажется лишь прелюдией к чему-то очень значительному и страшному.

Обыскали все помещения, все закоулки, но Шмакова не нашли. Зато нашли кое-что более важное: склад оружия! В хорошо замаскированном подземелье, под алтарем Будды-Майдари. Щетинкин любил оружие. Он вынимал из ящика новенькие маузеры в отполированных деревянных кобурах, любовался ими.

— Вот так тантры-мантры! — восхищался он. — Спроси у святого отца, где он покупал такие замечательные пистолеты.

Тучный Амгалан обливался потом, бормотал беспрестанно:

— Все подстроено, все подстроено… Я слаб и немощен, а меня решили бросить в тюрьму…

— Ну, не без того, — добродушно подтверждал Чимид. — Только чистосердечное признание… — Был убежден: никакого чистосердечного признания от Амгалана не последует, так как сам стоит во главе крупного заговора.