– Так точно! Теперь понял… Значит, нам надо эти самые катера найти и сообщить место, количество и прочее…

– Верно. И уже сейчас готовься – сам в первую очередь – к совершенной скрытности и тишине. Никаких взрывов, никаких шумовых эффектов. Но об этом ещё пойдет речь, когда станем уточнять задание в деталях, когда ты узнаешь место приземления группы и район её действий.

– Значит, перед самым вылетом… Разрешите идти, товарищ полковник?

– Разрешаю… Да по пути скажи шоферу моему, чтобы запасную канистру бензина взял и был в готовности номер один…

…Он был не просто рыжий, а огненно–рыжий. Кожа на лице белая, без единой веснушки–конопушки. И синие, совершенно василькового цвета глаза, да ещё к тому же с длинными ресницами. Ресницы не рыжие и не белёсые, а почти совсем черные. Упавший в окно солнечный луч (утро было ясное) высветил только голову, а тело оказалось в тени. Матушкин глянул, дурашливо ахнул, изогнулся в нелепом поклоне и сказал:

– Нас осчастливила своим появлением прекрасная дама… Не терзай ожиданием доблест–ных рыцарей, на¬зови скорей своё имя, очаровательная незнакомка… Мы горим желанием пасть к твоим ногам!

Хомутов сначала тоже посчитал, что в помещение вошла девушка. Но сразу же понял, что ошибся: девичьими казались глаза, ресницы и, быть может, цвет лица, а широкий лоб, угловатый подбородок, твердые очертания рта были совершенно мужскими. «Если верно, что лицо – зеркало души, то парень соткан из противоречий… Ему, пожалуй, в группе будет трудновато, и придется с ним повозиться. А иного выхода нет, поскольку нет замены…»

Выходка Матушкина осталась без ответа. Пришедший увидел кубики на петлицах и портупею, шагнул к Хомутову:

– Товарищ лейтенант! Сержант Нович прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы…

Радист был роста, пожалуй, среднего, однако казался меньше из–за своего очень уж про–порционального сложения. Правда, фигурой он вовсе не походил на девушку, а скорее на подростка, который с детства занимался спортом. Лейтенант в школьные годы знал такого парнишку из цирковой семьи. Хомутов прикинул на глаз вес новенького: «Никак не больше пятидесяти пяти… Кузнецов – самый тяжелый – весит около восьмидесяти пяти. Разброс по–сле прыжка, даже при несильном ветре, может получиться порядочный: до километра. Прав–да, рация Новичу прибавит пуд без малого, так что ничего страшного…»

– Товарищ лейтенант! Имею пакет для вручения вам лично.

Нович отдал пакет. Собственно, это был не пакет, а рулон – большой и тяжелый. Хому–тов сорвал обертку, развернул пачку желтоватых листов. На верхнем листе было изображено довольно странное судно – длинное, низкое, с надстройкой на корме и скошенным, будто срезанным носом. В группе никто прежде на флоте не служил и в судах не разбирался. Но у нижней кромки листа стояла четкая надпись: «Самоходная десантная баржа» и – более мел–ким шрифтом – пояснения, на которые обратил внимание только Хомутов. Остальные реагировали, по сути дела, одинаково, но внешне различно, в соответствии с характером каждого. Бекжанов в растерянности что–то пробормотал на родном языке, а потом крикнул: «Зачем нам эта посудина, шайтан её забери? Мы же парашютисты! Зачем учили?» Матушкин присвистнул и тихонько запел: «По морям, по волнам…» Кузнецов миролюбиво пробасил: «Ну, чего ты, Бекжанчик, всполошился? Значит, так надо, начальству виднее. К тому же и у нас десант, и тут десант, какая разница?»