Они двигались неторопливо, осторожно и не по едва заметной тропке, а справа от неё. Добрались до «поста номер раз», никого не встретив. Прошли чуть дальше. Ни¬кого и ника–ких следов. Вернулись. Виролайнен склонился над землей, внимательно вглядывался. Хому–тов нетерпеливо спросил: «Ну, что?» – и получил в ответ красноречивый жест – подожди, мол, не мешай. Карел нырнул под низко нависшие лапы старой ели, и лейтенант увидел в его руке нож. Хомутов сразу узнал эсэсовский кинжал.

– Бой был, лейтенант… Видите – кровь. Подсохла на хвое… А ножик немецкий туда за–швырнули, там людей не было…

Виролайнен шагнул в сторону от тропинки и сразу исчез, как будто его и не было.

«Ничего не понимаю, – думал Хомутов, – если Матушкин схватился с немцами, то куда все подевались? И почему кинжал закинули под елку?»

На тропе появился Виролайнен и жестом позвал Хомутова. В полутора десятках шагов от «поста номер раз», в зарослях молодых елок, лежали два мертвых немца. Лейтенант вни–мательно оглядел их «Ваффен–эсэс … Унтершарфюрер и рядовой… Ранения ножевые. У од–ного – под лопатку, а у другого – в плечо и в шею. Так, всё понятно. Ясно, чей нож закинули под дерево. И кто закинул – тоже не вызывает сомнений. Но сам–то он?..»

Хомутова снова позвал Виролайнен. Лейтенант с трудом продрался сквозь заросли, вы–шел на маленькую прогалину и замер, увидев Матушкина. Тот лежал ничком, выбросив впе–ред правую руку. Пальцы этой руки вцепились в выступающий корень, да так и застыли. Матушкин умер несколько часов назад – тело его совершенно окоченело. Хомутов догадывался, что именно произошло, но Виролайнен стал объясняв подробно. Хомутов терпеливо слушал.

– По следам так выходит, лейтенант: немцы вдвоем идут по тропинке. Матушкин их ви–дит, они его нет. Он знает стрелять нельзя, пропускать их к стоянке тоже нельзя. Нападает с ножом. Один сразу готов. Другой легко ранен в плечо, успевает достать кинжал. Схватка. Помните – ветки сломаны? Там было. Второй немец тоже готов. А Матушкин ранен сюда (карел показал на живот), смертельно ранен. Однако ничего не забывает: немцев – за елки, кинжал – под елку. Сам идет шагов десять, потом ползет – предупредить надо. Стрелять, по–мощь звать нельзя. Сил нет. И всё ползет. До конца. Он – большой человек, герой. Таких ма–ло есть. Будем делать так: вы здесь, надо охранять, а я быстро туда, на стоянку. Беру двоих. Всех несем, оружие несем, следы хвоей засыпаем. Так?

– Правильно. Идите, Виролайнен…

Между стволами елей видна была тропинка. Хомутов перевернул тело Матушкина, ста–раясь не смотреть на за¬литый кровью масккостюм, положил голову товарища себе на колени. В душе лейтенанта смешались горечь потери, восхищение подвигом Матушкина и бессильная, а потому особенно тяжелая злость на себя самого. «А я его считал легкомысленным… Балаболкой… До чего же я, оказывается, слеп и глуп… тоже командир… Не понял такого человека, не разглядел…»