– Что птичка? Хорошая птичка, – заметил Петренко, взяв себе кусок.

Шелестов тоже выбрал кусок, попробовал его зубами и положил на место, мотнув головой.

– Совсем старая птица. Сто лет ей. Не по моим зубам, – разглядывая глухаря, проговорил Быканыров.

– Выражаясь словами одного из героев Дюма, можно сказать: я уважаю старость, очень уважаю, но только не в жареном виде, – сказала Эверстова.

Раздался дружный смех.

– Придется твоего "сохатого", Грицько, отдать на съедение Таас Басу, – предложил Шелестов.

Из-под полога высунулась голова Таас Баса. Он посмотрел своими преданными глазами на людей и тут же лег. Его глаза как бы говорили: правильно, зачем вам мучиться? Давайте старого глухаря мне. Мои зубы с ним справятся.

Эверстова собрала куски и бросила их собаке.

Потом пили густо настоенный, почти черный чай и разговаривали на разные темы. Так Петренко узнал, что Эверстова была на его "ридной" Украине.

– В начале сорок четвертого года я была в Полтаве, училась на курсах радистов, все надеялась попасть на фронт, да так и не успела, – рассказала Эверстова. – А то, может быть, встретилась бы где-нибудь с Романом Лукичом.

Тот улыбнулся одними глазами.

– Вот уж на фронте мы никак бы не встретились.

– Почему? – задал вопрос Петренко.

– Я был по ту сторону фронта.

– В тылу у немцев?

– Да.

Петренко шумно вздохнул и сказал, обращаясь впервые к майору по имени и отчеству:

– Ну, вам, Роман Лукич, есть о чем рассказать. Это ведь не шутка – в тылу врага.

– Да, бывало всякое, – уклончиво ответил майор. Он вообще не любил много говорить, а тем более не любил говорить о себе. – Когда-нибудь, в другое время поговорим. Сейчас же я предлагаю отдыхать.

– А дежурить по очереди не будем? – поинтересовалась Эверстова.