— О, если бы он был здесь! Как мы бы были счастливы!

— Он вернется! Не беспокойтесь, не огорчайтесь. Завтра ваш отец без труда найдет его. Я сделаю все, что можно, чтобы вернуть его сестрам!

— Благодарю вас, благодарю вас! О, мы и без того так бесконечно обязаны вам!

Чем сияют эти глаза? Любовью ли? Благодарностью ли? Тем ли и другим вместе? Нет, одна благодарность не может говорить так выразительно. О, зачем эта минута не может продлиться вечно?!

— Спокойной ночи, спокойной ночи!

— Senores, paean usted buena hoche!

— Senores, paean usted buena hoche! (Сеньоры, спите спокойно!) Они ушли.

Нас проводили по комнатам. Солдаты привязали коней под оливами и расположились на ночлег в бамбуковом ранчо. Только одинокий часовой всю ночь ходил вокруг гасиенды…

ГЛАВА XXV Душная ночь

ГЛАВА XXV

Душная ночь

Я вошел в свою комнату. Смогу ли я уснуть? Едва ли. Передо мной было ложе, убранное дамасскими тканями. Я раздвинул занавес — белоснежные подушки словно ожидали прикосновения щеки прекрасной новобрачной. Ведь я не спал целых два месяца в настоящей постели. Тесный ящик в каюте торгового судна, гамак, открытый паукам и скорпионам Лобосак, одно-единственное одеяло в песчаных холмах, где я часто просыпался полупогребенный песками.

Таковы были мои воспоминания, но совсем иные перспективы радовали меня. Обстановка располагала к отдыху; и все же мне казалось, что я не засну. Невольно перебирал я в памяти происшествия истекшего дня. Нервы были напряжены. Мысли неслись молниеносно, одна за другой…

Сердце билось тревожно — были затронуты долго молчавшие струны: я любил!..

То было не первое увлечение в моей жизни, и мне скоро стала ясной причина моего необычного состояния: ад ревности начинает проникать в мои жилы!.. «Дон Сант-Яго», — произнес я уже ненавистное мне имя…

Я подошел к большому зеркалу; по обеим его сторонам висели на стене миниатюры.

Я наклонился, чтобы рассмотреть правую из них. С волнением узнал я ее черты. «Однако художник не польстил ей, — подумал я, — такой она будет лет через десять. Но сходство все же есть. Что за нелепый художник!..»

Я обратился к другой миниатюре. «Вероятно, ее сестра? Милосердное небо! Неужели мои глаза не обманывают меня? Нет, я узнаю эти черные вьющиеся волосы, дуги бровей, сжатые губы — Дюброск!..»

Острая боль пронзила мое сердце. Пристально, все еще недоверчиво рассматривал я портрет. И предположения перешли в уверенность. «Ошибки быть не может: это его черты!» Словно парализованный, упал я в кресло…