— Хорошо, я клянусь!

— Так слушай меня, юноша, — сказал колдун, — слушай и доверься мне. Возвратись домой и спи спокойно до утра; Юбинал защитит тебя. Когда Гельгештад потребует у тебя денег, подойди с ним к конторке, но отопри ее не раньше, чем этот ненасытный человек будет стоять подле тебя. Скажи тогда ему: «Вы получите то, чего вы требуете!» Опусти в ящик руку во имя

Юбинала, и ты найдешь, что тебе нужно. Теперь же иди и помни твое обещание.

— Как? — воскликнул Стуре в смущении и гневе, — так это-то твоя помощь? Не шути со мной, старик, не фокусничай своим колдовством. Где деньги?

Он протянул руки к тому месту, где сидел Афрайя, но схватил только голый камень.

— Где ты? — кричал он в отчаянии. — Ответь мне, обманщик! О, если бы я мог тебе поверить!

— Верь! — прошептал глухой голос, который, казалось, выходил из земли.

По темным соснам пробежал порыв ветра, луч света скользнул по пустынному холму, а на вершине разрушенной скалы Стуре увидел высокую, громадную фигуру в развевающемся плаще.

Ужас охватил его, он устремился вниз через обломки и гальку; громкий хохот прозвучал ему вслед.

Несчастный, покинутый человек незамеченный вернулся к себе домой. Он провел тяжелую, печальную ночь, сидя у стола и неподвижно устремив взор на письменный стол в углу. Он не верил в волшебство Афрайи, но и не решался им пренебречь. В нем зашевелилось суеверие, которое в случае опасности может овладеть самым храбрым героем.

Все зависело от того, было ли в письменном столе серебро; около этого вопроса вращались все его сомнения и предположения. То ему казалось, что нелепо питать какую-либо надежду, то опять всплывала мысль о возможности, и он взвешивал, зачем бы Афрайе его так бессовестно обманывать.

— Что же меня удерживает, — сказал он про себя, — открыть ящик и убедиться, что меня обманули? Зачем мне ждать насмешливого хохота писца? Если тяжелое, твердое серебро, действительно, там лежит, то оно не пропадет, если же место пусто, как я и думаю, то до завтрашнего утра, наверное, ничего туда не попадет.

Но, вопреки рассудку, тайный страх и тайная надежда все-таки усиливались. Старый колдун с большим знанием людей установил свои условия и запрещения. Пришло утро, а Стуре не решился преступить их.

Утомленный тяжелыми заботами и горем, он заснул сидя. Вошел Гельгештад в сопровождении Павла Петерсена и Олафа Вейганда. Через окно падал отблеск утренней зари на лицо спавшего и делал его спокойным и прекрасным.

— Он спит, — сказал тихо Нильс, — мне бы не хотелось будить его, он, наверное, провел тяжелую ночь.