Строгов и Надя мигом устроились в коляске. Михаил протянул руки, словно хотел коснуться Николая Пигасова. Тот сразу понял его жест:

– Ты хочешь пожать мне руку! Вот они, обе разом, пожимай, батенька, сколько угодно!

Кибитка тронулась. Лошадь, которую Николай никогда не бил, трусила иноходью. Если Михаил Строгов и не выиграл по части скорости, зато Надя была избавлена от новых тягот.

Девушка так измучилась, что равномерное покачиванье кибитки скоро усыпило ее, и этот сон был сродни полной прострации. Михаил Строгов и Николай как могли удобно уложили ее на груду березовых листьев. Отзывчивый молодой человек очень растрогался, и если на глаза Михаила не навернулись слезы, то лишь потому, что раскаленная сталь иссушила их до последней!

– Она милая, – сказал Николай.

– Да, – ответил Строгов.

– Хочет быть сильной, храбрая, видать, да только хрупкие они, батенька, внутри себя, эти малышки! Вы, поди, издалека? Идете-то давно ли?

– Очень давно.

– Вот бедняги! И такие молодые… Небось, здорово больно было, когда они тебе глаза выжигали?

– Больно, – сказал Михаил, поворачиваясь к Николаю, будто мог увидеть его.

– Ты не плакал?

– Да как сказать…

– Я бы тоже плакал. Подумать только: никогда больше не увидеть тех, кого любишь! Но, в конце-то концов, они зато тебя видят. В этом, пожалуй, все-таки есть своя отрада!

– Может, и так. А скажи, друг, – внезапно спросил Строгов, – ты меня никогда нигде не встречал?

– Тебя, батенька? Нет, никогда.

– А мне твой голос почему-то знаком.

– Только посмотрите на него! – ухмыльнулся Николай. – Он мой голос узнал! А может, ты это затем спрашиваешь, чтобы выведать, откуда я? Ну, это я тебе запросто скажу. Я еду из Колывани.

– Из Колывани? – повторил Строгов. – Значит, там-то я тебя и встречал. Ты из телеграфной конторы?

– Не без того, – хмыкнул Николай. – Я там сидел. Депеши передавал, служба такая.

– И ты оставался на посту до последней минуты?