Только дойдя до наружных дверей, Генгенбах вдруг понял, что оставил командира дивизии стоящим посредине комнаты. Было уже темно. Багрянец окрасил края облаков. Американцы и англичане снова обстреливали Руан. На северо-западе стреляли танки.

— Господин обер-лейтенант, — услышал Генгенбах спокойный голос Линдемана. — Мюнхофа и обер-лейтенанта Клазена я уже послал на берег Сены.

— Послал? Обер-лейтенанта?

— Он так измотался.

— А Зеехазе?

— Ему уже лучше.

— Что?! — испуганно воскликнул Генгенбах.

— Когда разорвался снаряд, осколок задел ему голову.

— А где он сейчас?

— Обер-ефрейтор Зеехазе тут! — Из-под фуражки белел свежий бинт.

— Ну, парень, и напугал же ты меня! Ты хоть двигаться-то можешь?

— Да, господин обер-лейтенант.

Когда они спустились к реке, на небе то и дело вспыхивали осветительные ракеты. Доносилось урчание низко летящих самолетов. Бомбы взрывались прямо в реке, поднимая к небу черные фонтаны воды.

Когда на противоположном берегу раздавались взрывы, сопровождаемые яркими вспышками, можно было видеть Мюнхофа, свернувшегося калачиком возле безразличного ко всему Клазена.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил его Генгенбах.

— Уже получше.

— Нам необходимо переправиться на тот берег, но здесь довольно сильное течение.

— Я попытаюсь.

— Можешь и на этом берегу остаться. Все это продлится не более нескольких часов.

— Я приносил присягу.