Через некоторое время рыба начала румяниться, и закапали янтарные капельки жира.

— А рыбка-то жи-ирная! — облизнул пересохшие губы Сидор.

— Тять, а почему белый хариус жирный, а черный сухущий? — спросил Петька.

— Потому, сынок, что белый хариус пасется на богатых пастбищах и он, чертяка, обжора несусветный, даже колючего морского бармаша и то слопает. А голомянку или бычка жрет походя и сколько выдержит его пузо. Понял? Попадется икра — икру соберет, только вот от осетровой отвернется, потому что она черная.

— Но уж тоже сказал! Осетровой икры брезгует…

— А-а, ты тоже в этом деле кумекаешь! — Сидор рассмеялся и повернул рыбу спиной к огню. В котелке забулькала вода.

Петька порылся в суме и достал кожаный мешочек с чаем.

— На, тять, сам заваривай.

Сидор отломил небольшой кусочек черного плиточного чая и бросил его в кипяток.

— Чаек готов, скоро и рыбка изжарится. — Сидор, попыхивая трубкой, добродушно улыбается.

— Ох, как долго жарится! — не вытерпел Петька.

— Терпи, помор, башлыком будешь!

— И-исть хочу!

— Ладно, не ной… Грестись дык руки болят, а как за стол — рад жареху совсем с рожнем слопать.

— Тять, а ты сам же мне говоришь: «Ешь, Петька, больше, сильным будешь».

— Так-то оно так, только терпенья у тя нет. Надо уметь терпеть, ждать молчком.

После ужина отец с сыном забрались в свою крохотную юрташку и устроились спать. Море о чем-то чуть слышно нашептывало берегу. Где-то вдали приглушенно, словно под землей, кугукал филин, Потом все стихло. Уже засыпая, Петька услышал шум падающих от скал камней.

— Это, тятя, что? Медведь ходит? — тревожно спрашивает он.

— Спи, это так, сами по себе камни скатились, — успокаивает помор сына, — надоело им лежать, вот и бухаются поближе к морю. Ты любишь воду, и оне тоже…

Сидор сердито ругается про себя: «Черт косолапый, приходил бы потихоньку и жрал вонькие кишки. Спужат, гад, парнишку».