Наверно, никто не умеет так варить уху, как поморы. Настоящая рыбацкая уха, что может с ней сравниться!

Петька орудует большой деревянной ложкой. Торопится, обжигается, жмурится от удовольствия и через несколько минут откатывается от столика.

— Ох, тять, однако, «турсук» может лопнуть! — смеется, шлепая себя по животу, Петька.

— Ешь сколь душе угодно, для башлыка же ведь варил.

— Не-не, хва, хва! — отказывается мальчик.

— Маловытный[4] ты, потому слабак, не пройдет и двух часов, опять начнешь ныть — «исть хочу».

Сидор посуровел. На смуглом, обросшем лице легли морщины. Он сунул в карман трубку с кисетом и поднялся из-за стола.

— Петруха, ты иди к вешалам разбирать сети, а я распорю рыбу. Може, седни заколочу лагун. Понял?

— Разберу, тятя, небось ни одной титьки[5] не оставлю, все распутаю.

Промысел хариуса подходил к концу.

Однажды в предутреннем пепельном полумраке Сидор услышал удары волн о берег и встревоженный выскочил из юрты. С моря дул «парусник», который заметно прибавлял.

Небольшие, но крутые волны, сердито шипя, налетали на каменистый берег.

«Эх, дьявол! Тово и гляди разбушуется! Хоть бы успеть снять сети. Не то забьет тиной и в клочья раздерет все снасти», — пронеслись тревожные мысли.

Сидор заскочил в юрту и поднял сына.

— Петька, сивер налетел!

Мальчика словно ветром сдуло с постели.

— Ой, сети-то разорвет! — вырвалось у парнишки. Вперед отца он юркнул в отверстие берложки и бросился к лодке.

Сидор с Петькой столкнули лодчонку и враз заскочили в нее. Легкую «хариузовку» стало кидать, и она раза два гулко стукнулась о подводные камни. Петька оттолкнулся кормовым веслом, и лодка, выскочив из разбора, как норовистая лошадь, высоко взметнулась вверх и сразу же бросилась вниз в темную пучину. Сильными рывками помор вывел лодчонку на глубь, а Петька направил ее к Тонкому мысу, где стояли сети.

Порывы ветра становятся все сильнее и сильнее. Волны бугрятся, и на них появились белые гребешки, которые заглядывают в лодку.