Первой мыслью Фьельда было подстрелить обоих карликов. Но тут случилось нечто, что заставило его переменить тактику. Золотой обруч вокруг шеи боксера был расширен при помощи какого-то механизма, и Фьельд заметил, что один из карликов также как и пленник, имел на шее золотой обруч, и тонкая трубочка с упругими шарами соединяла оба обруча. Этот прибор походил на насос. Подробности его нельзя было различить в этом скользящем полусвете. Но принцип его был ясен. К обручу, надетому на пленника, был прикреплен один конец тонкой трубки, оканчивающейся полой иглой, которая вводилась в сонную артерию; посредством нажимания одного из шаров кровь выкачивалась из артерии в трубку, а вторым шаром накачивалась в шейные артерии карлика. Таким образом, кровь не подвергалась действию воздуха, а общее нагревание всей трубки препятствовало ее свертыванию и застыванию.

Фьельд никогда не получил впоследствии возможности ближайшего исследования этого удивительного аппарата, но не было никакого сомнения, что он действовал так же верно, как и знаменитый прибор ученого Элекера. Один из карликов управлял переливанием крови, меж тем как другой со слабым, словно кошачьим мурлыканьем наслаждался крепительной, животворной жидкостью, струящейся из исполинского тела Антонио.

Тут Фьельд, отодвинувшийся назад в тень, увидел в первый раз лицо того карлика, который при этой операции играл роль врача. И, несмотря на всю серьезность положения, он невольно улыбнулся.

В то время, когда карлик вертелся и суетился между своих золотых приборов и тряс своей большой головой, сплошь покрытой морщинами и складками, он был поразительно похож на дряхлого, рассеянного ученого, миниатюрного профессора, расхаживающего в своей лаборатории и крякающего от тайной гордости по поводу своих исключительных знаний. Не доставало только круглых очков в роговой оправе — и стиль получился бы самый современный.

Другой карлик был не менее замечателен. Когда маленькое бледное существо уселось на какое-то подобие стула, Фьельд к своему величайшему удивлению узнал в нем женщину. Груди иссохли, живот выдавался, ноги были кривые. Но на лбу, низком и покатом, она носила знак своей принадлежности к полу Евы: диадему с неотшлифованным изумрудом редкой красоты. По-видимому, она чувствовала себя прекрасно — закрыв свои красные глаза, она наслаждалась трансфузией, как обжора тонким обедом.

В то же время Фьельд заметил еще нечто, что заставило его широко раскрыть глаза. В глубине красного помещения, которое, как видно, составляло святая святых, находилось множество шнурков, свисающих друг подле друга длинным рядом со сводов потолка. Они напоминали столь модные еще недавно портьеры из бус и пестрели узлами и нитями различной окраски. Направо, отдельно от других, висел длинный шнур, который казался окруженным особым почтением и заботливостью.