На суда принимали его неохотно, а когда все же удавалось устроиться и пойти в плаванье, Грин становился

мишенью для злых насмешек всей судовой команды и «очень скоро «вылетал» с судна за неумение и строптивый характер.

Грина считали неудачником. Да и сам он относился с робостью и недоверием к своим попыткам упрочить и хотя бы немного благоустроить свою жизнь. «Этот новый мир, — писал Грин, вспоминая свою первую встречу с морем, — не нуждался во мне. Я чувствовал себя стесненным, чужим здесь, как везде».

Нет надобности идти здесь по следам тягчайших жизненных испытаний, выпавших на долю будущего писателя.

Напомню лишь, что, не выдержав града неудач, обрушившихся на него в веселом южном городе — Одессе, Грин — вернулся в Вятку без гроша в кармане. Вернулся к отцу-алкоголику, к той беспросветной, безрадостной действительности, от которой пытался спастись бегством.

В Вятке Грин был банщиком, служил писцом в какой- то канцелярии, писал в трактире прошения для неграмотных крестьян.

Все труднее становилось жить, необеспеченный, голодный завтрашний день, как подкованный сапог, все тяжелее давил на грудь одинокого и практически беспомощного юноши.

Потом он уехал в Баку, где жизнь была так отчаянно тяжела, что даже Вятка казалась Грину раем. Он жил там случайным, копеечным трудом, ночевал в пустых котлах на пристани, под старыми опрокинутыми лодками и просто под забором.

Пытался просить милостыню, но недобрые люди, угадывая за жалкой внешностью гордое его сердце, не замечали протянутой руки.

Редко встречал к себе Грин настоящее человеческое отношение, редко ощущал теплое и дружеское рукопожатие. Разве только тогда, когда работал в рыбачьей артели на острове около Баку.

«Надо отдать должное справедливости и вниманию этих людей, — вспоминал Грин о своих товарищах-рыбаках. — Они меня учили на каждом шагу, как и что делать, а Ежов, заметив, что ночью меня трясет лихорадка, дал мне свое хорошее байковое одеяло».

Побольше бы на пути Грина таких людей! Может быть, тогда душа писателя не сворачивалась бы в клубок от многообразных прикосновений жизни, иногда болезненных и грубых, иногда ласковых и бодрящих, как это, в порядке самозащиты, делает еж.

Но продолжим краткий рассказ о дальнейших скитаниях Грина. После Баку, так преждевременно состарившего Грина, опять Вятка, затем бродяжничество по диким уголкам Урала, в наивной надежде «найти много золота», и наконец — казарма пехотного полка в Пензе, из которого Грин дезертировал примерно спустя год, как раз в ту пору, когда он попытался сплести свою жизнь с революцией.