Пиканье приборов, соревнующихся с тиканьем часов, могло довести до самоубийства закоренелого католика. Еще больше сводила с ума жуткая тишина. Это могло продолжаться часами, он уже знал. Самым невыносимым была не боль или неподвижность, а эти медленно тянущиеся часы и осознание, что их никто не разбавит присутствием, даже соседи по палате, не выдержавшие Дантона даже в бессознательном состоянии. Если бы раненый снайпер по ночам душераздирающе стонал от боли, то это было бы понятно и простительно, бывало, что из больничных лазаретов доносились вопли и погромче, но Джо, обколотый обезболивающим, как заправский наркоман, принимался хохотать, как подорванный, и это звучало так жутко, что матерые агенты слезно упросили Доусона убрать его куда подальше. В результате Дантона перевезли в пустующую сейчас VIP-палату.

Дверь тихо открылась, впустив поток света, бесшумные шаги прокрались к койке, на лоб легли ледяные пальцы, потом сместились на шею, не удержались и погладили по небритой щеке. О прикроватную тумбочку что-то стукнуло, почему-то сильно запахло хвоей. Звук передвигаемого стула, мгновение, и часы заткнулись, запнувшись. Приборы тоже перестали пикать. Опять звук передвигаемого стула, на этот раз совсем рядом с кроватью, и кто-то сел, включил планшет и быстро застучал пальцами по экрану.

— Ты не уйдешь? — Спросил Джо пересохшим горлом, сообразив, что она решила обосноваться здесь надолго.

— Нет. — Ответила Гувер.

— Давно ты знаешь, что я в сознании?

— Как зашла, так и поняла.

— Что ты там делаешь?

— Смешиваю с дерьмом одну фанфикершу, ни писанину которой я убила два часа, а она запихнула в конец поганый слэш! Никто не смеет безнаказанно поганить мой любимый пэйринг!

— Уйди! — Потребовал Дантон, не желавший, чтобы она его видела в таком состоянии.

— Молчи. — Парировала Гувер. — Вам вредно разговаривать, сэр.

— Черт возьми, женщина… — на этом жжение в горле стало невыносимым, и снайпер принялся задыхаться, что отнюдь не улучшило ему настроение.

Гувер быстро встала и принесла маску, плотно прижав ее к его лицу. Жжение в носоглотке и горле прошло, как будто их сбрызнули водой. Мерида опять села и принялась писать дальше.

— Давно я лежу?

— Давно.

— Что со мной?

— Много чего.

— А конкретнее?

— Встанешь — в отчете прочитаешь.

— А чего ты бесишься-то?