– Открой глаза, дитя, открой глаза…. – Голос звал из глубин ночи.

– Но они открыты и тьма кругом! – Кричала девушка темноте.

– Открой глаза, Элен. Это сон, ты спишь, дитя, проснись. – Голос прозвучал громко у самого уха. – Проснись!

Она открыла глаза, и заполнявшую их тьму, залил яркий слепящий свет, исходивший отовсюду. Глаза заслезились, и боль пронзила их сотнями острых иголок. Рефлекторно заслонив ладонями лицо, она все лежала и ждала чего-то и не могла вспомнить. Вспомнить себя. Но страх змеиным ядом растекался по крови, разгоняя сердце до сумасшедшей скорости и вырывая из гортани крик ужаса и забытой боли. Что с ней?!

– Тише, дорогая, все позади. Память к тебе возвращается слишком быстро и твой разум сопротивляется. Позволь ему справится, расслабься. Все худшее позади, Элен. – Снова этот голос.

Элен не выдержала и рывком приподнялась на локтях, щурясь от света, ей нужно было во, чтобы то ни стало увидеть источник голоса. Он был рядом, о, да, в этом она не сомневалась, она чувствовала его. Раздраженные сиянием глаза, омылись слезами, которые стекали темной мутной жидкостью, следы которой остались на ладонях, давая все большее облегчение слепым очам, и когда глазная роса полностью очистилась и стала прозрачной, зрение вернулось к девушке.

Она лежала на большом чистом операционном столе в белой и пустой комнате без окон и дверей. Ни запахов, ни звуков не раздавалось, стояла тишь, не тишина, ибо даже тишина наполнена определенными шумами, которые различимы и уловимы человеческому слуху, нет, здесь царила глухая, просто таки мертвая тишь, непроницаемая и давящая. Откуда шел свет, невозможно было определить, источников было много и повсюду, на потолке, стенах и полу, излучение мягким потоком исходило от поверхностей и ровным пластом оседало в воздухе, таком же непроницаемом и бездушном. А еще она осознала, что на ней нет одежды, голое тело бледным силуэтом выделялось на безупречной белизне стола. Но эта нагота ее не смутила и не удивила, ни холода, ни тепла она не осознавала, лишь с интересом изучала она линии и изгибы забытого тела и не помнила утерянные из памяти с ним ощущения.

А потом она различила во всей этой мертвой белизне ее, ту, кому, безусловно, принадлежал знакомый и бередящий душу голос. От стены отделилась женская фигура, облаченная в белый бесформенный балахон с широким капюшоном, укрывавший сею обладательницу с головы до ног, лица не было видно.

Очевидный вопрос «Кто ты (вы, я)?» даже не зародился и не вырвался из уст голой девушки, девственное непонимание в чистых по-детски наивных глазах устремилось на белый силуэт. Но и страха не было, потому, как не было осознания его самого по сути.