Вакулов подскочил к ней и склонился, придирчиво заскользил оценивающим взглядом, стремясь обнаружить огрехи, отыскать просчеты, найти хоть какие-нибудь недостатки, погрешности, чтобы самому ткнуть пальцем, высказаться о них незамедлительно вслух: мол, а сами-то, сами… Но сколько он ни смотрел, ни искал, так и не смог ни за что уцепиться. Вынужден был невольно успокаивать свой норов, свой порыв погасить. Карта была великолепна! Прекрасная во всех отношениях. Перед ним на чертежной доске находилось творение искусных рук, показывавшее высочайший класс профессионализма, утверждавшее неоспоримое мастерство создателя.

Внимательно присмотревшись к изображенному ландшафту, Вакулов удивленно ахнул. Он увидел свой участок! Свой участок и, главное, ту самую перспективную площадь, которая была обведена пунктирным контуром. Этой своей площадью Вакулов так гордился и был убежден, что до прихода его сюда, на базу, никто о ней не мог знать, не мог видеть. В том числе и начальник. Контуры полностью совпадали с границами древних лав, вулканических выбросов, происходивших в этих местах миллионы лет назад.

Вакулов смотрел на карту и читал не только то, что на ней было нарисовано, но и то, что находилось за нею, что предшествовало каждой линии, каждой черточке. Он многое понял. Сомнения, которые плотным туманом окутывали все вокруг, начали проясняться. Карта говорила без слов и весьма убедительно. Борис Васильевич тоже не отсиживался в палатке во время дождей. Он проложил маршруты по другую сторону хребта. Гора оказалась во всех отношениях перспективной. Он опоисковал большую площадь и на основе добытых материалов оконтурил зону, где, возможно, залегает сама руда.

Рассматривая карту района, Вакулов увидел малозаметные штрихи с черными точками, которые пересекали долины, хребты, водоразделы. То были трассы маршрутов, проложенные другими поисковиками. Выходило, что многие его товарищи по работе тоже не сидели в своих палатках в дождливые дни. Тут же, на перевернутом ящике, заменявшем стол, стопкой лежали их полевые книжки. Вакулов, не спрашивая разрешения, протянул руку и взял наугад первую попавшуюся ему на глаза. Она была, как и его собственная, замызгана снаружи, потерта, засалена. Но внутри – каждая графа заполнена, каждая запись сделана четко, разборчивым почерком и, как требовалось, только простым карандашом. Взял другую, третью. Всюду – четкие записи, разборчивые почерки.

Вакулов положил полевые книжки на место, поправил стопку. Ему стало не по себе. Где-то в глубине души он только порадовался тому, что сдержался, что не наговорил лишних слов, не высказал «накипевшее», что все те «убийственные» и, как считал, «доказательные» злые фразы умерли в нем, умерли навсегда, так и не успев прозвучать, выпорхнуть на свет. И он снова повернулся к карте.