Отдернула руки от груди, словно их обожгло, и сухими, горячими пальцами вцепилась в ладонь Степана, потянула его к себе ближе, и он, пугаясь влажных, расширенных глаз старухи, наклонился, ощутил запах немощного, больного тела.

– Я знаю как. Я все знаю. Слушай, Степа. Он по четвергам рыбу в город отправляет, какую скупил. За крутояром, в забоке, избушка там, в два часа ночи они приезжают. И рыбу отправляет, и барахло берет, раньше дома, а при тебе – там… Ох, Степа, Христом Богом молю, могла, на колени бы встала… Неужели ему ничьи слезы не отольются?

Она снова задохнулась, закатила глаза, страшно обнажив белки в тонких, красных прожилках, и слабо махнула рукой, подавая знак, чтобы уходили. Степан выскочил первым – сил уже не было оставаться в боковушке, освещенной жидким пламенем свечи. Александр догнал его только возле дома.

– Степан, подожди…

Тихие, небесные глаза смотрели умоляюще. Степан знал, какие слова сейчас будут сказаны. Обернулся, ухватил Александра за воротник выглаженной клетчатой рубашки, выдохнул:

– Зла не хочешь?

– Не хочу, Степан. Его сама жизнь накажет, вот увидишь.

– Когда? Срок мне назови! Зла не желаем, ручки пачкать не желаем, чистенький, как поцелуй ребенка! Ты ведь про Бородулина все до последней нитки знал. И молчал, как рыба. А со старухой…

– Она меня почитать позвала, а потом попросила, чтобы тебя позвал…

– Почита-а-а-ть! А ей мало молитвы, ей еще и справедливости надо. Сейчас она справедливости хочет, при жизни! А… говорить с тобой. Ладно, иди.

– Не езди туда, прошу…

Степан его не дослушал, развернулся и ушел.

Слабый, шелестящий, как сухая бумага, голос Бородулихи слышался ему весь день, он не смог избавиться от него и ночью: «Христом Богом молю, могла, на колени бы стала…» Сколько же беспомощной ненависти накопилось за долгую жизнь, если прорвалась она у последней черты такой истовой просьбой? Ворочался на диване, зажмуривал глаза, пытаясь заснуть, и тут же открывал их, потому что начинали видеться лица Юрки Чащина, Вали Важениной, а рядом с ними мелькали лица односельчан, и выплывало издалека спокойное лицо Бородулина с прищуренным взглядом. Значит, в четверг, а четверг завтра… Едва-едва дождался Степан утра. Утром съездил к участковому, и они договорились, что Степан спустится на лодке к крутояру, к избушке, а участковый доберется туда на мотоцикле, встретятся на развилке дороги, а уж потом будут брать.

Решив это дело, вернулся домой и сразу же взялся за прерванную вчера работу – ремонтировать мотор, который в последнее время стал чихать на высоких оборотах. А техника на сегодняшний вечер нужна была ему в полной готовности. Занятый делом, он и не заметил, как за спиной неслышно появился Бородулин – видно, мягкие комнатные тапочки скрадывали шаги. Степан заметил его, когда случайно обернулся. И в первый раз почуял на себе истинный взгляд Бородулина, не прикрытый и не замаскированный узким прищуром взгляд, который готов был проткнуть, прожечь насквозь, испепелить, а пепел раздуть по ветру. Бородулин не скрывал своего желания, и чем он свирепей, злее смотрел на Степана, тем тот был спокойней и уверенней в себе.