Иван умолк. Но молчал недолго. Закинул руку за голову, пошуршал сухими листьями, зевнул и сказал, как о давно решённом и почти обыденном:

– Давай дуй к ней. Одна нога здесь… Ну? Пока не уснула.

– А что я ей скажу?

– Скажи что-нибудь. Мол, это самое… – И Иван сердито хрустнул подстилкой. – Да ничего не говори. Как будто она сама не догадается, зачем пришёл.

– Ну как же, Вань? Вот подойду к шалашу…

– Заныл… Что скажу, что скажу… – вздохнул Иван. – Тогда дрочи до двадцати лет!

– А вдруг она с матерью ночует?

– Одна. Это точно. Скажи, знаешь что? Скажи, что… попить пришёл.

– Попить… Родник в лощине.

– Ну, ты, Санька, всё же настоящий балбес. По всем статьям. Хочешь девку попробовать по-настоящему, не в той лощине воду надо искать! Понял? Иди, делай, как я сказал.

И Санька послушно встал и поплёлся по лугу. И чем дальше уходил от своего шалаша, тем осторожнее становился его шаг. Он даже раз-другой оглянулся, но возвращаться назад уже не посмел. Миновал перелесок, понизу заросший малинником и таволгой. Вышел на чистое. И сразу услышал косу. Кто-то ещё косил. Неужто Любка? В самой глубине лощины тяжело, с потягом, с натужными задержками, посвистывала в мокрой, тугой траве коса. Санька замер, прислушался и понял, что косец уже устал, тянул на последней жиле, но, видимо, – ни спать, ни есть – таки решил добить последний клок. Любка! Это в её характере. Ухватливая, завистливая. И – точно. Белел, как одуванчик, её платок в углу узкой, как просека, лощины. В темноте он казался огромным. Санька перевёл дыхание и шагнул к ней в лощину и, переступая высохшие, ещё не увядшие ряды, подумал одурело: «Сейчас хапану прямо там…»

Видать, заслышав его шаги и даже, может быть, узнав их, Любка ойкнула, опустила косу и медленно повернула голову. А, оглянувшись и увидев его, так и присела то ли от страха, то ли от того, что не верила своим глазам.

– Сань! Ты, что ли? Ой, лешак! – Голос звонкий, решительный, немного с хрипотцой – устала.

– Я, – отозвался он и не узнал своего голоса.

– Напугал как! Я даже сикнула. – И засмеялась. – Подкрался… Ты чего это ко мне крадёшься? А? – И снова в смех.

«Ну и ну, – подумал он, – днём бы она такого, наверное, не сказала. И не смеялась бы так. Чего это она так смеётся?..» И, странное дело, это её откровение сразу сломало все преграды. Теперь он не боялся ни её, ни себя самого.

– Ну? Чего ты, Сань? – уже тихо, почти шёпотом, позвала она.

Он молча перешагнул ряд и остановился вплотную к ней, коснулся её тёплого плеча. Любка стояла к нему вполоборота. Она всё ещё держала в руках белое косьё. И коса лежала в траве тоже – белая.