– Не может быть!

– Может, юноша, может.

– Тогда у меня к вам будет еще один вопрос: насколько увеличится размер гранта, если эти лекарства будут с просроченными сроками годности?

– Я думаю, что мои руководители на это не пойдут.

– А если контрагенты предложат до десяти процентов от стоимости?

– Нужно думать, – сказал Петр Яковлевич.

– Думайте.

– Вы мне оставите свой телефон?

– Нет, я позвоню вам сам, ровно через неделю.

– Тоже логично, – заключил Петр Яковлевич.

Корбалевич

Корбалевич

Шли дни, заполненные текучкой работы. Чтобы не замотаться и не забыть закончить обсуждение рукописи с Ухналевым, Корбалевич записал слово «рукопись» на листке, свернул листок кульком так, чтобы надпись была видна только ему, и воткнул кулек в карандашницу. Среди ручек и карандашей, настольного календаря и папки с несекретными документами этот полусмятый бумажный кулек смотрелся вызывающе. На это и рассчитывал Корбалевич. Именно это должно было постоянно напоминать ему, что он должен был встретиться с Ухналевым и продолжить разговор.

В один из дней перед восьмым марта в кабинет к нему зашел Гольцев. Он обратил внимание на смятый кулек, перевернул его и прочитал написанное на нем слово «рукопись».

– Начал писать мемуары? – спросил он.

– Нет, – ответил Корбалевич, – пока протежирую мемуары других.

– Тех, кто придерживается мнения, что разведка и контрразведка есть искусство?

– Да.

– Ну-ну, – произнес Гольцов. – Ты все еще в эти сказки веришь.

– Какие сказки? – не понял Корбалевич.