— Да, это француз из Марселя, один из моих поставщиков.
— Из Марселя? Какое совпадение! Ты его когда-нибудь видел, говорил с ним?
— Часто! Он у меня бывал, а я — у него.
— А что ты знаешь о его судьбе, о семье?
— Я наводил о нем справки, прежде чем затеял с ним первое совместное дело, а потом он сам мне многое рассказывал.
— Что ты знаешь о нем?
— У него имелось небольшое дело в Марселе, но этого ему было мало, поэтому он отправился на Восток — сначала в Стамбул, потом в Адрианополь, там-то я с ним и познакомился. Вот уже год он живет в Скутари и преуспевает.
— А его родные?
— У него есть брат, тому тоже не нравилось в Марселе. Он поехал в Алжир, потом в Блиду, где настолько поднаторел в торговле, что брат послал ему из Адрианополя своего сына на выучку. Этот сын взял себе в жены девушку в Марселе, снова вернулся к отцу и постепенно взял на себя все дело. Однажды он отправился в Блиду к дяде, чтобы обсудить какое-то важное дело, и в тот самый момент дядю убили, а их совместную кассу обокрали. Подозревали одного армянского торговца, и молодой Галэнгре стал за ним гоняться, потому как знал, что местная полиция не особенно ретива в таких делах. Потом он неожиданно исчез. Его отец удвоил свое состояние, унаследовав имущество брата, но и по сей день оплакивает сына и многое отдаст, появись хоть какой-то его след. Вот все, что я могу сказать.
— Ну что же, я могу, пожалуй, навести его на след.
— Ты? — спросил пораженный Исла.
— Да. Как ты мог так долго молчать? Я тебе еще в Египте рассказывал, что Абу эн-Наср убил в Тарфои одного француза, вещи которого я взял себе. Разве я тебе не говорил, что этого француза звали Поль Галэнгре?
— Имени ты не называл.
— Вот, у меня на пальце до сих пор его обручальное кольцо, остальные вещи, к сожалению, утонули вместе с седельной сумкой, когда моя лошадь пошла на дно в ШоттДжериде.
— Эфенди, ты должен рассказать это старику!
— Само собой!
— Ты напишешь ему?
— Поглядим. Письмо его ошарашит. Дорога домой, возможно, пройдет через те места. Я подумаю.
После этого разговора я разыскал Халефа, который никак не хотел поверить, что его выстрел не достиг цели. Он вынужден был признать:
— Сиди, все-таки моя рука дрожала!