— Что ж, повторили бы еще раз, что вам наговорили обо мне много небылиц, уверили, что я человек глупый, бесчестный. Нет, именно потому, что я умнее вас, я и молчал, и именно потому, что я человек чести, я до поры до времени сносил ваши оскорбления — я знал: придет минута, и вам будет стыдно передо мной. Впрочем, с вами ничего не случится, вы нравитесь мне.
— А все-таки что вы собираетесь со мной сделать?
— Вы будете нашим проводником.
— Спасибо! Вы меня не заставите.
— Наоборот, запросто сумею.
— Хотел бы я знать, как! А что, если я поведу вас совсем в другую сторону?
— Тогда мы вас расстреляем. Обмануть нас нелегко. Но нет, я думаю, вам у нас скоро понравится.
— Нет уж, постараюсь побыстрее от вас улизнуть!
— Ну, попытайтесь! Вам это не удастся. Мы привяжем вас к лошади.
Так и случилось. Ему привязали ноги к подпруге, а в связанные руки вложили поводья. Итак, все вперед и вперед, пока наконец все мы, измученные заботами и тревогами предшествующего дня, не захотели отдохнуть. В одной из степных ложбин, встретившихся нам, виднелись заросли кустарника. Мы спешились и привязали лошадей к колышкам. Ни еды, ни питья тут не было. Впрочем, никто и не думал о них. Все хотели лишь отдохнуть. Всадники улеглись. Один из нас остался часовым. Особенно внимательно надо было следить за пленником.
Я сторожил первым. Чтобы не упускать Гомарру из виду, я положил его с краю от спящих и стал прохаживаться рядом.
Луна поднялась высоко. Неподалеку, в рытвинах, наполненных после бури водой, вскрикивали лягушки. Над всей остальной равниной простиралась мертвая тишина.
Чтобы шумом шагов не будить своих спутников, я через некоторое время присел, облокотился на колени и положил голову на ладонь. О чем думают в такие часы? Кто знает, кто позднее сумеет припомнить! Может быть, о многом, может быть, вообще ни о чем. Странное забытье, в которое погружается душа. Такое бывает нередко. Я сидел уже довольно долго, как вдруг послышался тихий голос:
— Сеньор?
Это был Гомарра.
— Что вы хотите? — спросил я его.
— Вы будете откровенны со мной?
— Разумеется, если знаю ответ.
— Вы говорили, что я вам нравлюсь. Это не ирония, не издевка?
— Нет, сеньор, я говорил искренне.