— Ладно, называйте это ребячеством, но даже у самого черствого человека порой хоть на час смягчается сердце. Вот и со мной сейчас происходит такое. Хочу спросить: почему я вам нравлюсь? Пожалуйста, сеньор, будьте добры, скажите!

Как разнились теперешние его слова и та, прежняя, манера говорить! Сейчас его голос звучал мягко, воистину смягчилось сердце его. Собственно, я сам не понимал, почему этот человек производил на меня такое впечатление. Нет, не ненависть к нему я испытывал, а участие. Ему, Антонио Гомарре, пришлось многое пережить, и сердце его затворилось, но грубая оболочка таила в себе здоровое ядро. Я не видел лица индейца, но, казалось, в нем проступила печаль, а эта черта была мне симпатична. Поэтому я ответил дружелюбно:

— Вы узнаете об этом. Я вряд ли ошибусь, если скажу, что раньше вы были не таким мрачным, ожесточенным человеком, как сейчас?

— Да, пожалуй, вы правы, сеньор. Я был весел, радовался жизни.

— Что же изменило вас? Какое-то печальное событие?

— Разумеется.

— А можно узнать какое?

— Я стараюсь не говорить о нем.

— Но если на сердце лежит бремя, от него не избавится тот, кто в молчании вечно носит его с собой, кто не решается довериться сочувствующему сердцу!

— Да, верно. Но попробуйте, сеньор, отыщите хотя бы одно и впрямь сочувствующее сердце! Таких людей нет!

— Нет, простите! Вы, наверное, стали ненавидеть людей. Но подумайте, кроме плохих людей, на свете есть множество хороших!

— Не спорю, но что толку говорить о делах прошлых, если изменить их уже нельзя?

— И беда не беда, коли ею поделишься. Помните эту старинную поговорку?

— Помнить-то помню, но верно и другое: бедой поделишься, она и совсем задавит. Что из того, если я вправду встречу собеседника, который участливо отнесется ко мне? Поможет ли он отомстить? Отыщет ли человека, которого я не могу найти уже долгие годы, которого я не могу покарать? Нет, конечно же, нет! Нет, я не понимаю, почему должен говорить о вещах, которые не изменишь?

— Ну, если вы не хотите, то не смею вас заставлять, и все же я догадываюсь, что вас мучит.

— Вы? Иностранец?

— Да. Всему виной убийство вашего брата?

— Сеньор, — изумленно спросил он, — что вам известно о Хуане, моем брате?

— Наш проводник — родственник ваш — сказал лишь одно: что его убили.

— Родственник, сплетник этот! Что его разобрало? Вздумал говорить о моих делах!