— Позор вам!

Но это оскорбление не сошло ему безнаказанным: вождь нуэров подошел и ударом кулака разбил своему бывшему господину лицо, прибавив:

— Это на тебе лежит позор, потому что ты пес и предатель! Вспомни битву на реке! Разве не ты убежал тогда первым, как последний трус? Разве не ты коварно покинул нас в беде? Если бы Отец Четырех Глаз, да благословит его Аллах, не обладал таким добрым сердцем, нас всех давно уже не было бы в живых. И после этого ты смеешь обвинять меня за то, что мы решились отблагодарить его своей преданностью? Твой путь скоро приведет тебя к погибели и преисподней, где ты будешь гореть на самом жарком огне!

— Господин, почему ты позволяешь своим людям поднимать на меня руку? — обратился Абуль-моут к Шварцу. — Разве ты не обещал мне полную безопасность?

— Каждый получает то, что он заслуживает, — спокойно ответил немец. — Ты же сам специально вызываешь гаев моих людей. Если тебе угодно их оскорблять, то изволь нести ответственность за свои поступки, в которых виноват только ты сам. Вообще-то в данной ситуации тебе следовало бы быть более разумным и осторожным.

— Но ты должен обеспечивать мою неприкосновенность!

— А ты должен вести себя скромно и вежливо. Если ты этого не выполняешь, то те, кого ты оскорбляешь, могут даже убить тебя, и я пальцем не пошевельну, чтобы помешать им, потому что это будет совершенно справедливо.

Затем Шварц повел своего пленника дальше, и, когда обход был завершен, оба вернулись вниз. За время их отсутствия солдаты под руководством Пфотенхауера успели окончательно перегородить вход в ущелье. Они сплели из веток настоящую стену, а все щели законопатили землей, так что ни одна пуля не могла бы теперь пробить это заграждение. В нем была оставлено только одна крошечная лазейка, через которую мог бы протиснуться человек не очень плотного сложения. Когда Абуль-моут увидел баррикаду, лицо его стало еще более мрачным, и он сказал, нарочито посмеиваясь:

— Однако вы, должно быть, до смерти нас боитесь. Вы готовитесь к бою с нами с таким усердием, будто речь идет о взятии неприступной крепости.

— Я думаю, ты и сам понимаешь, что обвинения нас в трусливости полностью лишены основания. Но никакую работу нельзя назвать излишней, если она направлена на то, чтобы сохранить жизнь хотя бы одного человека.

— Ладно, сними с меня веревки! Я вижу, ты хочешь начать нашу беседу. Хотя, я считаю, она не даст никаких результатов.

— Ну, какой-то успех она в любом случае будет иметь, если и не для тебя, то для меня. Итак, приступим.

Старику развязали руки, и все участники переговоров уселись в кружок на траву. На лице Абуль-моута появилось высокомерно-презрительное выражение, как будто это от него зависела судьба Шварца и его друзей и как будто великой милостью с его стороны было позволить всем этим людям находиться вблизи него и внимать его речам.