— Значит, вы, должно быть, чересчур хорошо о нем думаете.

— Чего нет, того нет; я просто считаю его слишком умным для того, чтобы исполнить свою угрозу.

— Вот те на! Что ж тут было б опрометчивого?

— Тем самым он лишил бы себя последней надежды на снисхождение с нашей стороны.

— Еще бы, это уж точно! Но что толку будет от нашей мести: ведь ежели он убьет наших друзей, нам их уж не оживить!

— Я внимательно наблюдал за ним во время переговоров и видел: он понимает, что ему от нас не уйти. У него остался только один-единственный козырь, и он показал его нам, но пустить его в игру он вряд ли решится. Этим он подписал бы свой смертный приговор.

— Ну не знаю… Должно быть, вы, как всегда, правы, но по мне, от этого мерзавца чего угодно ожидать можно. Но что я вижу? Он, никак, вновь возвращается?

Действительно, Абуль-моут снова направлялся в их сторону. На этот раз он не подошел вплотную к заграждению, а, остановившись на почтительном расстоянии от него, крикнул:

— Если я приду к вам еще раз, вы не задержите меня?

— Нет, — ответил Шварц.

— Эх, зря вы это обещаете! — с досадой прошептал Пфотенхауер. — Теперь-то у него не было вашего слова, и мы могли б его сцапать!

— К сожалению, уже поздно, я дал слово. Впрочем, возвращение Отца Смерти доказывает, что я рассуждал совершенно верно.

Старик приблизился к отверстию в засеке, но пролезать в него не стал, а лишь выглянул наружу и спросил:

— Что вы сделали бы со мной, если бы я сдался?

— Мы сохранили бы тебе жизнь, — отвечал Шварц.

— А свободу вернули бы?

— Нет. Я доставил бы тебя в Фашоду.

— Что?! Везти меня в Фашоду? К Отцу Пятисот?

— Да, я обещал ему это.

— Ты был очень откровенен со мной, и я благодарен тебе. Теперь можешь делать что хочешь: живым вы меня не получите!