Я прыгнул влево и в момент, когда, продираясь сквозь кусты, зверь перепрыгивал через толстую колодину, поймал его на мушку и выстрелил. Он перекувыркнулся, что-то яркое мелькнуло в воздухе, и тут же пронзительно взвизгнула Ласка: падая, медведь схватил ее зубами за горло…. Когда я подбежал, она конвульсивно дергала задними лапами.

Подойдя почти вплотную, я выстрелил медведю в ухо. Он раскрыл челюсти, но Ласка не шевелилась. Она редко судорожно глотала воздух, глаза зеленые, стеклянные.

— Куда бежит? — донесся из глубины леса взволнованный голос.

— Никуда уже не бежит. Иди скорее сюда, — откликнулся я. Напрямик, ломая кусты, к нам спешил брат; подбежал и болезненно сморщился:

— Ласка, Ласка!.. Давай отнесем ее на проталинку, на хвою под елкой. Там мягко, тепло. Может, отойдет…

А я, откровенно говоря, уже думал, что ее надо пристрелить.

Перенесли, положили, почти без признаков жизни. Стали быстро раскладывать костер. Вдруг издалека донесся крик. Уже поднявшийся на перевал Чигони услышал лай, выстрелы и спешил к нам на помощь.

Минут через десять, запыхавшийся, вынырнул из-за деревьев.

— А-я-я… Ласка, Ласка…

Он присел около пострадавшей и стал гладить ее неподвижную голову. Ласка чуть заметно, очень редко вздыхала.

Мы уже начали снимать с медведя шкуру, когда собаки вдруг ринулись назад к липе и подняли нервный лай. Оставили работу и подошли к ним. В чем дело, в дупле еще медведь? Действительно, в берлоге слышалась какая-то возня. Чигони быстро прорубил в стенке полой липы порядочное отверстие. Мы выжидательно смотрели друг на друга. Брат усмехнулся:

— Медведь твой, тебе и проверять!

Я натянул рукавицу и с опаской запустил руку в дыру. «А вдруг большой, — мелькнула мысль, — оттяпает мне лапу в два счета…» Пошарил, пошарил — цап: ухватил что-то мохнатое, живое! Упирается. Но вытащил наконец: медвежонок!

Он зажмурился от яркого света, вцепился в замшевую куртку. Я передал его брату и снова сунул в отверстие руку. Есть, еще один!

Больше никого не оказалось.

Арсений с Чигони несли медвежат, кусок мяса и большой кусок бело-розового сала. Оно сплошь покрывало тушу на три пальца толщиной.

Я нес Ласку. Ее осторожно посадили в мой большой рюкзак; только голова оставалась снаружи. Шли долго, часто садились отдыхать, но на табор добрались засветло.

Не верилось, что Ласка поправится. Она не могла ничего есть, пасть и горло были сильно помяты и поранены. Но… выручило медвежье сало. Арсений придумал резать его на тонкие длинные ломтики, как лапшу, и всовывал в собачью пасть, насильно разжимая зубы. Ласка смотрела благодарно и медленно-медленно начинала всасывать… Так, постепенно, Ласка совсем оправилась и через месяц пошла на охоту.