Поравнявшись с домом № 5, он невольно замедлил шаг и взглянул на пятый этаж. Где-то там обитал Журавлев; сейчас он, вероятно, находился на службе. Впрочем, и до этого Михаилу не должно быть дела. Он не имел права вступать в контакт ни с Журавлевым, ни с любым другим официальным представителем СССР во Франции.

Целый час просидел он в кафе на углу бульвара Сен-Мишель. За это время успел от корки до корки прочитать свежий номер «Фигаро» и выпить бокал красного. Он вскидывал глаза на каждого нового посетителя и каждый раз мысленно повторял словесный портрет девушки, которую предстояло найти: античный нос, широкие скулы, овал лица, спрямленный от скул к подбородку, чистая матовой белизны кожа, пунцовые губы, темные большие глаза. Судя по описанию, она обладала яркой, броской красотой, и Михаил был убежден, что узнал бы ее при встрече. Прежде чем покинуть кафе, Михаил подошел к стойке и, взглянув на часы, обратился к буфетчику:

— Я тут назначил свидание одному господину, но не могу больше ждать. Так вот, если он спросит обо мне...

— Простите, мсье, кто он? Возможно, я знаю...

Михаил в задумчивости потер ладонью лоб и удивленно уставился на буфетчика:

— Странно, фамилия вылетела из головы.

— Случается, мсье. Вчера, верно, вы с ним хватили лишнего?

— Ваша правда. Он, по-моему, частенько здесь бывает. У него есть родственница — девушка по прозвищу Кармен.

— Не припоминаю, мсье.

— Прошу прощенья.

Михаил положил на стойку деньги и вышел. Буфетчик проводил его взглядом, в котором читалось: «Каких только чудаков не повстречаешь в Париже».

Михаил пересек улицу Суффло и зашел в следующее кафе. Здесь он прочитал номер «Тан» и поговорил с одним из посетителей, пожилым красноносым господином. Этот добряк хотя и не располагал никакими сведениями о девушке по имени Кармен, однако посоветовал собеседнику обратиться в полицейский участок.

— Уж там-то наверняка знают вашу Кармен, — добавил он и весело подмигнул, дав понять, что он стреляный воробей и его на мякине не проведешь.

«Кажется, он принимает меня за агента полиции нравов», — смекнул Михаил и быстро закруглил беседу.

В третьем кафе он застал большую компанию студентов — рядом была Сорбонна. Молодые люди выпивали «в укор святой Женевьеве, которая неизвестно за что лишила Париж солнца и вторую неделю вымачивает его, как соленую треску». Они громко острили на счет галантных похождений какого-то своего преподавателя, именуемого Vierge. Наверное, это было прозвище, потому что по-русски означало «Девственник». Половины того, что они говорили, Михаил не понимал — речь их изобиловала жаргонными словечками, а необычные обороты придавали фразам совершенно не тот смысл, какой эти фразы имели бы в литературном французском языке. Студентов тут все знали, называли по именам, они также знали всех, переходили от столика к столику, шутили, хохотали, как у себя дома. Наступало обеденное время, и народу в кафе набилось много. Воспользовавшись шумом, Михаил рассказал о Кармен своему соседу по столу — парню в светлом плаще с большой лохматой головой. Тот отпил из стакана и сочувственно вздохнул: