Берем саквояжи и обходим станцию. Не хотим идти через зал ожидания, где полиция и можно встретить знакомых из местечка. С другой стороны поезда входим в один из вагонов третьего класса. Занимаем свободное отделение.

Поезд трогается. Щур идет искать Петрука. Вскоре вместе с ним возвращается к нам. Здороваюсь с коллегой. Помогаю ему уложить чемодан на полку. Разговариваем о многом. Время летит незаметно. Щур с Грабарем уже легли спать, а мы все разговариваем. Петрук хочет отдать мне деньги, взятые на сохранение, но вместо того я уговариваю его взять еще две тысячи девятьсот долларов, так что всего становится четыре тысячи. Петрук неохотно соглашается взять.

В Вильно приезжаем утром. Щур говорит: останавливаться лучше в разных отелях, чтобы не привлекать внимания полицейских осведомителей. Петрук дал мне адрес своей матери — она жила на Зверинце — и просил зайти в гости вечером.

Щур остановился во второсортном отеле у вокзала. Я — в гостинице на улице Великой. А Грабарь величественным жестом подозвал извозчика.

— В отель!

— Какой?

— Первая категория!

— Есть Бристоль, Купеческий, Палас…

— В самый лучший!

Большой город сперва произвел на меня сильное впечатление. Попросту ошеломил. Сбивало меня с толку движение на улицах. Оглушал шум. Два года волчьей жизни не прошли бесследно. Множество ночей без сна, постоянное вглядывание в темноту, хождение под пулями, вошедшая в привычку осторожность — я сделался другим человеком, даже и физически изменился.

Давно уже не видел себя в большом зеркале. Когда теперь, одетый с ног до головы во все новое, посмотрел — надолго задумался. Увидел я чужого человека. В особенности удивили лицо и глаза — холодные, бледные, а в них — странная глубина, которой раньше не виделось. С того времени я не люблю смотреть людям в глаза и стараюсь, чтобы взгляд мой был спокойный, приятный. А тогда долго всматривался в свои глаза, все старался понять: в чем дело, что это? Но понять не мог. Было там что-то от ночной темноты, от блеска стали, от вспышек винтовочных выстрелов, от постоянно стиснутых зубов, от всегдашнего ожидания удара и готовности его отразить. Отражались в них вечная ночь и граница.

Удивляли меня здешние люди: такие несуразно нервные, неуклюжие, рассеянные. Делают множество лишних движений, из-за мелочей начинают нервничать, злиться, кричать. Очень жадные, трусливые. Всегда и везде старались меня обмануть — на жалкие копейки. Я позволял — и смеялся про себя.

Гулял день и ночь. Едва хватало мне времени, чтобы выспаться. Развлекаться значило есть и пить по разным ресторанам, ходить в кино и театры, покупать продажных женщин. Дешевый этот товар, и посредников полно! Предлагали мне встречу с разными кокотками, с девчатами, девочками, чуть ли не с детьми. Женщин, как кобыл, сдают в наем: на час, на раз. Несколько раз делали такие предложения, что отказывался с отвращением. Крутятся возле меня разные типы, унюхавшие деньги. Теперь я узнаю город с другой, раньше вовсе мне не знакомой стороны. И вижу: люди в нем живут страшно, куда хуже, чем на пограничье! Тут же все время, на каждом шагу, неумолимая безжалостная драка. Тут нет места слабому и неспособному.