— Теперь убирайтесь… Вон отсюда.

— Как, мы должны бросить дом?! Но почему?

— Мы хотим его сжечь.

— Сжечь ферму? Нет, это невозможно!.. Неужели вы выгоните на улицу моих бедных крошек? Посмотрите, они совсем раздеты! Моя жена помешалась от горя! Умоляю, пожалейте нас! Это ведь никому не нужно!

— Чихать я хотел на ваши слова! Для меня все это, как балаганная песенка! Фэнфэн велел жечь, и мы выполним его приказ. Впрочем, если хотите, можете остаться, только, предупреждаю, скоро тут будет жарко.

— Пощадите нас!

— У вас есть время принести нам еду и выпивку, потом мы сразу запалим ферму.

— Позвольте мне вывести скот, лошадей, коров…

— Черт, ты надоел мне своим нытьем! Еще одно слово, и я размозжу тебе башку!

При этих словах разбойники ворвались в дом, начали крушить мебель и таскать внутрь солому. Они нашли бочонок вина, хлеб, вытащили сыр из сушильни и тут же начали пожирать добычу.

— Чувствуйте себя как дома, — с набитым ртом обратился к несчастному фермеру Сан-Арто.

— Уносите отсюда ноги, бегите куда глаза глядят. Мне до вас дела нет, — снова заговорил Кот Готье. — Мы перевернем всю округу. Нас больше двух тысяч, и горе тому, кто посмеет нам помешать!

Подкрепившись при свете пылавших мельниц, превратившихся в огненные столбы, от которых исходил невыносимый жар, бандиты зажгли факелы и пробежали по всем помещениям, поджигая жилые комнаты, амбары, хлев, овчарню, свинарник, конюшню, дровяной сарай, не забыли даже кучи сухого помета. Вскоре оказавшиеся взаперти животные почувствовали приближение огня и подняли страшный рев. Отовсюду сыпались искры, поджигая соломенную кровлю, гудящее пламя пожирало стены и как река затопило двор, засыпанный навозом.

Понемногу рев задохнувшихся или сгоревших заживо животных стих. Тошнотворный запах горелого мяса, поднимавшийся от тлеющих руин, вместе с черными, плотными клубами дыма потянулся по равнине, накрывая ее словно завесой.

Бандиты, завершив свое страшное дело, уехали. Фермер услышал оставленных за воротами слуг, звавших на помощь, и развязал их. Полуголые, оцепенев от пережитого ужаса, они стояли, глядя на огонь, уничтожавший их жалкое имущество, и так же горько оплакивали узлы тряпья и дырявые лохмотья, как и фермер, рыдавший над сгоревшей фермой и погибшим скотом. Его жена сидела на земле, обняв двух малышей, на которых не было ничего, кроме рубашек, и рыдала, вскрикивая иногда:

— Моя крошка, мой ангелочек! — и испуганно прижимала к себе оставшихся в живых детей, когда перед ее мысленным взором вновь представал разбойник, швырявший в колодец младенца.