Лихорадочная дрожь с головы до ног охватила трех европейцев, – и выступил холодный нот. Мальчик с криком ужаса спрятался за спину капитана. Один только Берар сохранял присутствие духа; ни один мускул не дрогнул на его бронзовом теле.

– Идем, – сказал он, – решено!.. Я не вижу иного способа… он ужасен… почти безрассуден… но я должен им воспользоваться!

– Смотри, факир, – вскричал прерывающимся голосом капитан, – уж не хочешь ли ты оставить нас на съедение зверям?

– Нет, Сагиб! Но мне приходится бороться с посвященным… брамином, мне – простому факиру! Я боюсь потерпеть неудачу, но во всяком случае попытаюсь. Что бы вы ни увидели, что бы ни почувствовали, какой бы ужас ни охватил вас – не трогайтесь с места, не кричите, будьте неподвижны, словно каменные изваяния, и тигры не тронут нас!

– Конечно, мы будем повиноваться тебе. Не так ли, матросы? Не правда ли, Патрик?

– Да, капитан! – ответили матросы и мальчик.

– Хорошо, – сказал факир, – приободритесь и соберитесь с силами, потому что никогда больше вам не придется видеть ничего подобного.

С этими словами он вынул из-под одежды маленькую тростниковую свирель, приложил ее к губам и извлек несколько довольно приятных звуков. Это была как бы прелюдия, за которой последовала медленная, печальная, мелодичная песнь, несколько заунывная. Поистине, эти тихие звуки скромной тростниковой свирели являлись сильным контрастом с бешеным ревом предводителя тигров. С замечательным хладнокровием Бepap продолжал наигрывать.

Мало-помалу смутное волнение ощутилось всюду. Из-под листьев, в расщелинах камней послышался едва заметный шорох, за ним короткий, отрывистый свист, и все почувствовали прикосновение к ногам мягких и холодных тел. Нервная дрожь пронизала европейцев до мозга костей. С прерывающимся дыханием, оцепенев от ужаса, они призывали всю свою волю, чтобы сохранить неподвижность ради собственного спасения. Удушливый хрип вырвался из горла Патрика, и он произнес замирающим от волнения голосом:

– Змеи!.. Повсюду!

– Тише, дитя! – прошептал Бессребреник, изнемогая под тяжестью страха, несмотря на всю отвагу, которую он столько раз имел возможность выказать.

Между тем рев тигров все приближался!

Пройдет несколько минут – и тигры накинутся на свою столь желанную добычу, запах которой уже давно раздражает их обоняние. Берар ускорил темп своей песни. Змеи прибывали отовсюду, ползали по земле, обвивались вокруг кустов, взбирались на камни и высовывали свои раздвоенные языки. Все они принадлежали к той страшной породе пресмыкающихся, укус которых смертелен. Они в изобилии водятся в Индии и носят название найя, кобра, очковая змея. Длина их не особенно велика – самые большие из них едва достигают двух метров. Но они чрезвычайно ловки, крайне раздражительны, и яд их всегда смертелен. Одним словом, это настоящий бич Индии, и местами они столь многочисленны, что целые округа необитаемы из-за них. Известна еще одна любопытная способность очковой змеи – она может в момент крайнего раздражения надувать свою шею так, что та утраивается в объеме. Это придает ей еще более страшный и отвратительный вид. Наконец, известно, что заклинатели обладают замечательной способностью настолько приручать и укрощать змей, что те покорно следуют за ними. Берар, один из наиболее уважаемых людей во всей Бенгалии, соединял с талантом гипнотизера и душителя способности заклинателя змей. Песня его становилась пронзительнее и резче. Змеи, полуонемев поначалу, мало-помалу приходили в ярость. Они качали своими надутыми шеями, шипели, свертывались в кольца и бросались вперед, как стрелы, словно ища добычу, в которую могли бы вонзить свои ядовитые зубы.