Лялин послал Животова во Владивосток к Полубесову, так что имейте в виду. Его приметы: похож на грузина, носит усы, на правой руке не имеет указательного пальца. Поленов утаил значение часов как пароля. Выкрутился сам.
А. Г.Станция 14-я верста. Август 1927 г.
Станция 14-я верста. Август 1927 г.
Вместо четырнадцати двадцати «Чилим» прибился к причалу в девятнадцать пятьдесят пять. Скрипели подводы, зазывно кричали возчики. Пахло арбузами и дынями, вяленой кетой и подопревшими яблоками. Человек в длиннополом сюртуке, кожаной кепке и с вещевым мешком за плечами молча выбрался из толпы и поднялся по откосу к центральной улице. В это же время в кабинете Хомутова затрезвонил телефон.
— Он уже здесь, — послышался приглушенный ладошкой голос Коржакова. — На железнодорожный вокзал взял курс.
— Понял тебя. Пригородный уходит в двадцать сорок. Ты держи его там, а я сейчас выезжаю. Все.
Хомутов вызвал к подъезду автомобиль, взял с собой Гуслярова. По дороге инструктировал:
— Держись так, чтоб этот бандюга запомнил тебя и при встрече мог узнать. — Помолчал, глядя в сторону. — Все-таки проверить решили Губанова. Ну что ж, пусть проверяют. Предоставим такую возможность. Так?
— Предоставим, — усмехнулся Гусляров. Худое лицо его порозовело от волнения, но внешне он держался спокойно и даже равнодушно.
Остановили машину на трассе, спустились с дороги в лес. Уже стемнело, и идти приходилось на ощупь. За последнее время Хомутов не раз бывал здесь.
Дача Полубесова находилась в глубине леса, и неосведомленному человеку найти ее было трудно.
В одном окне дачи горел свет. Мальва, увидев Хомутова, завиляла хвостом.
— Пошла, пошла... — замахал на нее Гусляров. Он не любил собак.
Полубесов встретил их без радости, как будто находился у себя на службе в облземотделе и принимал посетителей, которые надоели, но от которых никуда не денешься.
— Прошу вас, товарищи. Прошу. Проходите, в коридоре лампочка перегорела, не ударьтесь.
В гостиной он усадил непрошеных гостей, принес самовар. Гусляров отказался, а Хомутов даже руки потер от предстоящего удовольствия.
— Так, чем я могу услужить, Тимофей Сидорович?
Хомутов отхлебнул чаю с вареньем, причмокнул.
— Такого вареньица я у вас, Анатолий Петрович, еще не пробовал. Прелесть.