— Я не могу упрекать тебя за недоверчивость в данном случае, милорд, — сказал Джекил. — Но все же я думаю, что ты мог бы удовлетвориться графским титулом и наследственным поместьем и послать Неттлвуд ко всем чертям.

— Так же как ты пустил на ветер свое наследство, Джекил. Однако предварительно ты постарался использовать его до последнего шиллинга. Чего бы ты ни дал за возможность поправить свои дела браком! Будь искренен.

— Может быть, я и соблазнился бы, — сказал Джекил, — особенно в нынешних своих обстоятельствах. Но если бы они оставались прежними, я бы отверг состояние, которое можно получить через женщину, в особенности если его обладательница — больная девушка со странностями, да еще ненавидящая меня так, как эта мисс Моубрей, проявляя в данном случае дурной вкус, ненавидит тебя.

— Больная! Нет, нет, вовсе она не больна, здоровье у нее не хуже, чем у любого другого, ничем не страдающего человека. А что до ее бледности — то, честное слово, она от этого еще интереснее. Когда я видел ее в последний раз, мне показалось, что она может соперничать с самой прекрасной статуей Кановы{251}.

— Да, но к тебе она равнодушна, а сам ты нисколько не любишь ее.

— Я-то к ней отнюдь не равнодушен, — сказал граф. — С каждым днем она становится для меня все привлекательней: ее недоброжелательство разжигает меня. К тому же она имеет дерзость бросать мне вызов и выражать презрение перед своим братом и на глазах всего общества. Я испытываю к ней своего рода ненавидящую любовь и влюбленную ненависть. Словом, думать о ней — означает пытаться разгадать загадку, совершать промах за промахом и говорить глупость за глупостью. И если у меня когда-нибудь будет возможность, я заставлю ее поплатиться за все свои выходки.

— Какие выходки?

— Пусть сам дьявол тебе ответит, я бессилен их описать. Но вот пример. С тех пор как брат ее настоял на том, чтобы она меня принимала или, вернее, чтобы она выходила, когда я бываю в Шоуз-касле, можно подумать, что она просто изощряется в способах показать мне, как мало она меня уважает и как ей неприятно мое присутствие. Вместо того чтобы одеваться как следует приличной даме, особенно при гостях, она выбирает какое-нибудь причудливое, давно вышедшее из моды или совсем небрежное одеяние, в котором кажется странной, если уж не вовсе смешной: какие-то тройные тюрбаны из газа всевозможных цветов на голове, лоскутья чего-то вроде старой обивки вместо шалей и мехов, ботинки на толстых подошвах, кожаные перчатки немыслимого красно-коричневого цвета. Боже милостивый, Хэл, один вид ее уборов мог бы свести с ума целый синклит модисток. А ее телодвижения! Она то сутулится, то сидит в кресле вразвалку, как выражаются женщины, положив ногу на ногу и скрестив руки на груди. Если бы богиня грации бросила на все это взор, она обратилась бы в бегство, чтобы уже не возвращаться.