Поэтому Джекилу оставалось лишь полагать, что Тачвуд, видимо, всю свою жизнь с увлечением вмешивавшийся в чужие дела, добыл сведения, которыми, по всей видимости, обладал о делах Этерингтона, из тех таинственных источников, откуда так часто доходят до широкой публики важные секреты, к удивлению и смущению тех, кого они касаются. Он счел это тем более вероятным, что Тачвуд отнюдь не был слишком разборчив в собеседниках: неоднократно замечали, что со слугой джентльмена он разговаривает так же охотно, как с самим джентльменом, и с горничной леди — так же, как и с самой леди. Известно, что если человек не брезгает подобной компанией, любит сплетни и в то же время готов заплатить за удовлетворение своего любопытства, не будучи слишком требователен по части точности получаемых сведений, он всегда может собрать значительное количество анекдотов из частной жизни. Капитан Джекил сделал вполне естественный вывод, что осведомленность этого беспокойного старика восходит именно к такому источнику. Капитан сам был живым свидетельством искусства, с которым Тачвуд вел перекрестный допрос, — ведь тот одним коварно сделанным замечанием вырвал у него признание о поединке между братьями. Поэтому после беседы с набобом он доложил графу, что, в общем, по его мнению, нет оснований особенно опасаться путешественника, который хотя и добыл каким-то способом сведения о некоторых существенных фактах, относящихся к этой примечательной истории, но сведения эти у него настолько отрывочные и смутные, что, по-видимому, он даже не знает точно, являются ли противники в назревающей тяжбе родными или двоюродными братьями и, кажется, не имеет представления о фактах, лежащих в основе дела.

Как раз на следующий день после этого eclaircis-sement[93] насчет Тачвуда лорд Этерингтон зашел, как обычно, в книжную лавку, взял там свои газеты и, бросив взгляд на полку, где лежали, дожидаясь, пока их востребуют, письма, предназначенные для Старого городка, с сильно бьющимся сердцем заметил, что хорошенькая почтарша бросила с величественным презрением в ту же кипу довольно толстый пакет, адресованный Фрэнсису Тиррелу, эсквайру. Он тотчас же отвел глаза, словно опасаясь, что один взгляд его, брошенный на этот важный пакет, может породить догадку о его намерениях или выдать его глубочайший интерес к содержимому конверта, с которым так пренебрежительно обошлась его приятельница миссис Потт. В этот момент дверь лавки отворилась, и вошла леди Пенелопа Пенфезер со своей неизменной спутницей — маленькой мисс Диггз.