— Нам нужно замести следы. Вот так!.. — Август начал бросать в кучу картины и личные вещи Генриха, затем схватил лампу, все облил керосином и поджег. Крепко схватил Кристину за руку, и они молча смотрели, как пламя уничтожает все вокруг…

Доктор Иоахим повторно навестил Генриха и, как обычно, внимательно его обследовал. Обнаружив значительное улучшение, сказал:

— Можно заниматься гимнастикой, немного гулять на свежем воздухе, но солнца избегать.

— Когда я смогу двинуться в пустыню? — спросил Генрих.

— Пока еще необходимо отдыхать.

— Как долго?

— Посмотрим, Многое зависит от вас, пока слушайте доктора.

— Это ужасно, что рассказала мне Наргис…

— Не понимаю…

— О смерти Маргит… Это ужасно, — повторил Генрих.

— Да, вы правы. Страшную смерть ей придумали…

— Придумали? Ведь Наргис говорила, что ее растерзала разгневанная толпа.

— Да, только вопрос, почему это случилось? Господин Генрих, мы, немцы, такой народ, у которого когда-то Европа училась рациональному мышлению. И что? Хватило одного безумца — и полетел прахом весь наш рационализм. Как будто мы попали в состояние массового гипноза. Намного проще разбудить неконтролируемые эмоции общества, которое с давних веков сохраняет иррациональную философию. Иранцы фанатично ненавидят англичан, а сейчас так же фанатично полюбили Гитлера. В данный момент такие люди, как Ганс Бахман, имеют возможность заявить о себе. Он хорошо знает, что здешняя толпа может быть невменяемой. Достаточно подбросить ей в соответствующий момент один лозунг, чтобы вызвать лавину человеческого гнева.

— А вы подозреваете, что это дело рук Ганса? Но чем мешала ему Маргит?

— Она разузнала, что Ганс с вашим отцом виновны в страшной болезни барона. За несколько часов до смерти она мне сказала, что решила выяснить все обстоятельства этого несчастья. Поэтому решилась на поход в храм для очной ставки Бахмана и Августа с заклинателем змей. Я уверен, что Ганс разгадал ее намерения без труда, потому что Маргит всегда была слишком прямолинейной и энергичной, совсем открыто вела свое следствие.

— И отец?! Мой отец? Трудно в это поверить! — сказал возмущенный Генрих.

— Мне неприятно, что говорю вам такие вещи.

— Я всегда знал, что отец является утопистом, влюбленным в нефть. Нефть, нефть, нефть… Это ключ к овладению светом, но…

— Вы хорошо знаете, так же как и я, что каждая идеология, претворенная в жизнь, зачастую приобретает вовсе не идеальные формы. Ваш отец мечтает о нефти… А знаете ли вы, что несколько дней назад у него был гостем сам адмирал Канарис?