Ефимов смеется и говорит, что он научится браниться по-узбекски. Ефимов считает, что Ибадулла учится очень быстро и схватывает все сразу.
Фатима тоненькая и, наверное, очень легкая. Ибадулла мог бы без труда поднять ее и нести на руках хотя бы весь день. Когда она сердится, то надувает губы и между ее бровями появляются две славные морщинки.
Она, девушка, не знавшая покрывала, смотрит прямо в глаза чужому мужчине и дерзко говорит ему:
– Это невозможно, это знают все школьники четвертого класса! Почему вы не учились?
Ибадулла не отвечает и не обижается. Иногда он думает: а что, если назвать этой девушке все законы и все предписания для женщин, которые она нарушает на каждом шагу? И напомнить о наказаниях, ожидающих мусульманку?.. Странные мысли. К чему?
Она сказала: ислам отрицал все, кроме себя самого, Из-за этого народы, исповедовавшие ислам, одичали, отстали от других, остались на задворках человечества.
Она говорит: ислам учил людей жить на коленях, отнял у человека желание сопротивляться насилию и сделал его рабом.
Это кощунства, на них должен ответить камень в руке мусульманина, но Ибадулла не возражает, он не может возненавидеть Фатиму и Ефимова. Он думает другое: Фатима говорит об исламе, как о прошлом. Это легкомыслие молодости, девушка многого не видела и не знает, это понятно. И еще одно понимает Ибадулла: родина ушла от ислама, ислам позади.
Ибадулла все лучше понимал русский язык, в этом помогала великолепно развитая память.
Жизнь в речах его спутников не была связана незыблемыми предписаниями догмы. Они много говорили о борьбе с вечными стихийными силами природы – с засухами пустынь, с горными наводнениями, даже с сухостью самого воздуха. Победы в этой борьбе улучшают жизнь людей, не русских, не узбеков и не каких-нибудь отдельных людей, а всех вообще, точно мир можно сделать садом и всех пригласить жить в нем.
В мыслях спутников Ибадуллы была особенная связь и особенная уверенность в силе людей и в своей силе. Для них было просто и возможно самое трудное.
Ибадулла слушал.
В начале пятого часа дня Ибадулла первым заметил впереди нечто необычное. Это не был мираж. Что-то там темнело и поблескивало на коричневом фоне голой почвы.
Оно было живым, а мертвая, сухая игра миража стояла над горизонтом.
Караван ускорил движение. Берега канала понижались, сглаживались, наконец канал исчез, незаметно слившись с плоскостью. Дальше лег водоем.
Какое это было странное место! Среди твердого такыра, на котором не росло ни одного самого тощего пучка травы, лежало небольшое озеро с правильными мягкими берегами, окружавшими темную, тяжелую гладь воды. Неподвижная, на вид густая, как масло, она казалась забытой в пустыне, лишней, никому не нужной.