Чутьём революционера, всем своим жизненным опытом Дзержинский умел проверять искренность показаний того, кто обвинялся в преступлении против советского строя. Он безошибочно отличал правду от лжи, искренность от фальши и лицемерия. Подписывая смертный приговор неразоружившимся врагам, Дзержинский оставался глубоко человечным, более всего опасаясь того, что называется судебной ошибкой. Дзержинский работал 14-16 часов в сутки, глубоко вникая в дела арестованных, и постоянно искал смягчающих их вину обстоятельств.

Именно с этой чертой в духовном облике Дзержинского пришлось однажды встретиться и мне.

Весной 1918 года в Москве был арестован ЧК доктор

Василий Яковлевич Зеленин, начальник городских военных лазаретов. Я знал этого человека в студенческие годы, жил с ним бок о бок в его квартире в качестве квартиранта.

Ему не нужны были жильцы: после тяжёлой, отнимающей много часов работы, когда он возвращался домой, ему требовался собеседник, хотя бы на короткое время отвлекавший от дела. Молодой человек, студент, подходил для этой цели. Так я хорошо узнал доктора Зеленина. Когда он был арестован, я сказал об этом моему знакомому Георгию

Лафару, поэту, который был ответственным работником

ВЧК. (Позднее, в 1919 году, он был послан на подпольную работу и погиб от руки интервентов.) По совету Лафара я позвонил секретарю Дзержинского и получил ответ:

«Приходите на Лубянку, 11, вас примут».

Трудно себе представить в 1965 году, как выглядела весной 1918 года ВЧК, помещавшаяся в доме страховой конторы «Якорь». В окошечке ещё уцелевшей кассы я нашёл записку: «Пропустить Л. В. Никулина к т. Дзержинскому».

Я очутился в комнате, освещённой одним окном.

Насколько помню, в комнате стояла ширма, а за ней кровать – простая госпитальная койка. Дзержинский поднялся мне навстречу, вышел из-за стола и просто спросил:

– В чем дело?

Он был в чёрном пиджаке, в косоворотке, а не в гимнастёрке, как его рисуют теперь. У него были тонкие черты лица, красные веки – видимо, от чтения. Он смотрел прямо в глаза собеседнику. Взгляд был серьёзный, но не суровый.

Я объяснил, зачем пришёл.

– Подождите, – сказал Дзержинский и вышел.

Ждал я не очень долго. Дзержинский вернулся.

– Доктор Зеленин арестован за то, что он плохо обращался с санитарами и сёстрами в лазаретах, где был начальником.

Казалось, разговор на этом мог быть окончен, но я сказал:

– Зеленин ведал городскими солдатскими лазаретами, а не офицерскими, привилегированными.

Дзержинский вопросительно смотрел на меня. Я продолжал: