– Это из-за глаз, – объяснил он. – У меня тоже зеленые глаза.

– Не только.

Она глядела на него, улыбаясь, и он решил, что она красивая, хоть и старая, а на подбородке у нее курчавятся два-три жестких волоска. Малыши, заметь они это, непременно бы захихикали, а если бы захихикали, она сразу бы догадалась, в чем дело, он не сомневался. Она все понимает, надо их предупредить…

– О чем я думаю? – спохватилась она. – Вы ведь, наверное, еще не завтракали, а я не двигаюсь с места, будто яйца сварятся сами собой. Вы любите белые или темные? А

может, в крапинку?

– Спасибо, мы не хотим… – начал было старший мальчик, но она уже шла к дому на тонких негнущихся ногах, как на ходулях, – очень высокая, очень худая и очень старая.

Они вошли в крашенную белой краской дверь, прошли по коридору на кухню. Когда-то этот дом был, по всей вероятности, частью амбара – высокий потолок укреплен балками, – но в нем было светло и уютно, в очаге горел огонь, а в окно струился солнечный свет.

– Мистер Джонни, посмотрите, кто к нам приехал! Дети

Кэрри! – сказала Хепзеба.

В освещенном солнцем кресле возле очага сидел крошечный лысый старичок, похожий на гнома. Он сонно мигал.

– Поздоровайтесь с детьми Кэрри, – сказала Хепзеба.

Втянув голову в плечи, он застенчиво улыбнулся.

– Дасьте, дасьте! Как изиваете?

– Он говорит! – воскликнула девочка. – Говорит по-настоящему! – И ее лицо запылало гневом при мысли о том, что мама их обманула.

– Когда Кэрри жила здесь, он не умел говорить, – объяснила Хепзеба. – А после войны, когда Альберт уже вырос, он привез к нам из Лондона своего друга – логопеда.

Мистер Джонни никогда не научится говорить так, как мы все, но теперь, по крайней мере, он умеет выразить свои мысли и поэтому больше не чувствует себя отверженным.

Ваша мама рассказывала вам про Альберта?

Они кивнули.

– Альберт Сэндвич! Ну и имя! – Хепзеба стояла, устремив взгляд куда-то вдаль, и вспомнила: – Они были пара, он и ваша мама! «Мистер Ум и мисс Сердце» – называла я их. Полная противоположность друг другу, упрямые как ослы, раз уж что-то решили. Она обещала написать первая, говорил он, и переубедить его было невозможно. На вид-то он казался самоуверенным, но в душе был очень застенчив.

Сказал, что раз она уехала, он ее беспокоить не будет.