Но приученный к флотской дисциплине, он чинно стоял перед профессором, терпеливо выслушивал «главного», держа руки по швам, хотя, выполняя его поручения, считался прежде всего с собственным вкусом и брался за все со всевозможными оговорками. Фамильярность слуги злила профессора и в то же время умиляла его: навязываемый ему чужой вкус он наивнейшим образом расценивал как своего рода заботу о нем. Профессор, например, обожал мускат, он требовал от «боцмана», чтобы он всегда перед кофе подавал ему стаканчик этого вина. Старик любил пить его маленькими медленными глотками, перебирая в памяти приятные воспоминания своей молодости. Однако «боцман» чаще всего наполнял его бокал дешевой красной гамзой.

– Зачем ты мне суешь эту бурду? – негодовал профессор. – Ведь я уже не раз тебе говорил, что мне такое вино не нравится!

– Так точно, ваше благородие, – отвечал «боцман»; он никак не мог отрешиться от старой формы обращения. –

Вы велели подать мускат, верно, и пусть я, не сойдя с этого места, превращусь в осла, если стану твердить, что не понял вас. Но мускат, ваше благородие, когда его пьют, вызывает изжогу, а красное вино содержит танин и тем очень полезно для здоровья. Покупая вино, я всегда думаю о вашем здоровье. Иначе, помилуйте, зачем бы я это делал –

мне и самому мускат больше по вкусу! – Он беззастенчиво врал, потому что определенно предпочитал белому вину красное. И так как оно было дешевле, то за те же деньги он мог купить вина значительно больше и, разумеется, «экономия» шла в его карман. К тому же он и сам пил это вино.

Но профессор, привыкший из-за своего постоянного одиночества рассуждать о жизни и о людях пространно и длинно, думал так. «Вот вам грубая матросская душа, а способна на такие глубокие, даже возвышенные чувства!

Моя супруга – пусть земля ей будет пухом! – и та не могла поступиться ни одним своим капризом, а он, этот бывший бродяга и авантюрист, каждый день, – притом я и не подозревал об этом, добровольно жертвует собой ради меня!»

Однажды растроганный и умиленный своим открытием

– у него было такое чувство, будто он решил очень сложный ребус, – профессор вызвал нотариуса и в присутствии «боцмана» и двух свидетелей продиктовал завещание.

Первый и второй этажи дома он завещал Хари, а мансарду

– бывшему коку.

«Боцман», по природе своей человек веселый, после этого стал еще веселее. Он частенько услаждал невзыскательный слух профессора своей флейтой, пел со свирепым выражением лица пиратские песни и с превеликим удовольствием участвовал в играх, которые устраивала по вечерам Прекрасная фея.