– Я вырвался, – сказал он, – из душной тюрьмы, но не стало мне веселей. На меня нашла какая-то сонливость, я не сказал бы – неприятная, но похожая на грусть, как бывает, когда мы устанем от трудов или пресытимся наслаждением. Теперь бы музыки, только негромкой, чтобы ласкала слух, а открыть глаза не хотелось бы… Вот был бы истинный дар богов!
– Вы и молвить не успели, ваша милость, и нимфы Тэя показали себя столь же благосклонными, как красавицы на берегу… Слышите?.. Не лютня ли?
– Да, играют на лютне, – сказал, прислушиваясь, герцог
Ротсей, – и в необычной манере. Я узнаю эту замирающую каденцию… Гребите к барке, откуда несется музыка.
– Это идет вверх по реке старый Хеншо, – крикнул
Рэморни. – Гей, капитан!
Корабельщики откликнулись и стали борт о борт с лодкой принца.
– Го-го! Старая приятельница! – провозгласил принц, узнав в музыкантше по лицу, одежде и всем принадлежностям француженку Луизу. – По-моему, я перед тобой в долгу, хотя бы уже потому, что ты из-за меня натерпелась страху в Валентинов день. В нашу лодку! Живо – с лютней, собачонкой, сумочкой и прочим!. Я тебя поставлю в услужение к даме, которая будет кормить твоего щенка цыплятами и канарейками.
– Полагаю, вы посчитаетесь, ваше высочество… – начал Рэморни.
– Я не хочу считаться ни с чем, кроме своего удовольствия, Джон. Не соизволишь ли и ты считаться с тем же?
– Вы меня, в самом деле, поставите на службу к леди? –
спросила певица, – А где она проживает?
– В Фолкленде, – ответил принц.
– О, я наслышана об этой высокородной леди! – сказала
Луиза. – И вы, в самом деле, замолвите за меня слово перед вашей царственной супругой?
– Замолвлю, честью клянусь… когда снова приму ее к себе как таковую. Заметь эту оговорку, Джон, – через плечо бросил он Рэморни.
Все, кто был в барке, подхватили новость и, заключив из слов принца, что царственная чета – на пороге примирения, стали уговаривать Луизу воспользоваться выпавшей ей удачей и вступить в свиту герцогини Ротсей. Многие притом стали хвалить ее игру.
Во время этой заминки Рэморни успел шепнуть Двайнингу:
– А ну, подлый раб, сунься с каким-нибудь возражением. Девчонка нам только в обузу. Пошевели мозгами, а я пока перекинусь словом с Хеншо.
– С вашего разрешения, – начал Двайнинг, – я как человек, обучавшийся наукам в Испании и Аравии, позволю себе заметить, милорд, что в Эдинбурге появилась болезнь, небезопасно давать бродяжке приблизиться к вашему высочеству.